До сих пор не умолкают баталии вокруг двух премьер уходящего оперного сезона. В частности, стоило ли в «Евгении Онегине» во время бала у Гремина проводить аморальный показ мод с практически обнаженными моделями? И стоило ли во время поставленной недавно совершенно неординарным образом «Кармен» поселять заглавную героиню в район, в котором доминируют проститутки и наркоманы?
С напряжением рижская публика ждала начало великого «Тангейзера» и дождалась таки — сперва гениальной увертюры, которая, как известно, длится пятнадцать минут. И тут сразу же о Вагнере, куда уж без него.
Думайте обо мне, что хотите, но подавляющее большинство постсоветских меломанов давно утвердилось в мнении (или это вдолбила коварная советская власть?), что увертюры у Вагнера, конечно, гениальны, а вот сами оперы — это, извините, некоторое занудство. Да и вообще — сюжеты подозрительные... Ну,
как минимум, одна проблема есть: действительно, «Тангейзер» длится ровно четыре часа, а выдержит ли среднестатистический зритель (именно зритель, а не просто слушатель?) все эти рассуждения на тему любви небесной и земной, да еще и с мощным вкраплением теологической линии?
В конце концов, есть не такие давние, но отличные воспоминания — на стыке 1980-90-х годов у нас шел «Тангейзер». Постановка не просто классическая — архаичная. Единственно, утешало, что Рига на оперной карте бывшего СССР имела на Вагнера особое право — одно время в 1950-х он звучал только у нас, поскольку любимый фюрером классик был под негласным запретом, но, раз уж в некогда почти немецкой Риге два года Вагнер творил...
Так вот. Не знаю, как в 1950-х, но в конце 1980-х «Тангейзер» начинался в 19.30. В районе девяти вечера многие начинали клевать носом, а многие артисты миманса (я тогда был мимистом) проклинали всех, поскольку в самом конце оперы надо было выносить бездыханое тело Элизабеты. И вот только тут многие просыпались, потому что вдруг финальными аккордами звучал космический Вагнер, потрясающе пел великий Карлис Зариньш, а уж какой был выдающийся дирижер Рихард Глазупс! В общем,
к музыке как раз никаких вопросов нет, а вот как подать сам материал, чтобы публика не разбежалась?
Да, опера вроде романтическая, но... Идиотское, конечно, замечание, но во многом так оно, поверьте, и было!
Начало нынешнего «Тангейзера» сразу же настроило на то, что ничего хорошего от режиссера ждать не приходится. В том смысле, что у меломанов уже давно есть определение современного оперного жанра, которое по-русски звучит, извините, не совсем благозвучно, но зато точно (и в Москве, и в Петербурге, и в Риге) — «режопера». Это когда режиссер приходит в оперный театр и делает все, что угодно, лишь бы зритель не заснул во время показа «очередного» Чайковского, Верди, Бизе и уж, конечно же, этого «занудного» Вагнера.
Судя по всему, финский режиссер подумал, что зритель может заснуть уже во время гениальной увертюры (это он, конечно, зря).
Во всяком случае, на пятой минуте великой музыкальной прелюдии к опере на черном занавесе (обычный занавес убран) начали мелькать тексты по-немецки — видимо, цитаты из оперы. Как обычно, «классической» публике это показалось несколько неуважительным к самому Вагнеру (да дайте послушать его великую музыку без всякого действа!), но вполне привычным ходом — в конце концов, в современных постановках уже во время иных увертюр и кричат, и громко вздыхают, а иногда даже что-то и взрывают, заглушая оригинал, без этого никак.
Но вот дальше пошло нечто неожиданное. Занавес пал, сцена преобразилась в красные тона, а там Венера творит свои венерические дела с Тангейзером. Но творит вполне невинно по нынешним временам — обнимает, целует, посвящает мятежному Тангейзеру арии, а вокруг, собравшись воедино, как цветок, извиваются телами туда и обратно вакханки (хореография Элиты Буковской).
В общем, очень неожиданно в том смысле, что никакой анафемы со стороны святых отцов, как у Тимофея Кулябина в версии «Тангейзера» в Новосибирской опере, тут ожидать не стоит. А из-за кулябинской версии, кстати, пострадал наш Айнар Рубикис, утративший пост главного дирижера этого театра (зато теперь назначен в Берлинскую Komische Oper). Хотя тот скандал в чем-то очень даже закономерен, учитывая, что как раз в основной сцене оперы (состязание певцов в Певческом зале во втором акте) идут дискуссии о любви земной и небесной, плотской и божественной. И полная страсти ария Тангейзера как раз и вызывает возмущение публики — той, что на сцене, в окрестностях славного города Вартбурга.
Но покамест о нашем первом отделении. Я слушал состав, в котором Венеру пела наша Юлианна Баварская, а Тангейзера — Андрис Лудвигс. В другом составе эти партии поют шведка Мартина Дик и американец Корби Велч.
Возможно, состав заграничный был в чем-то и лучше, но наш — очень даже достойный.
Хотя Лудвигс, строго говоря, не очень похож на рыцаря, но... оперный жанр все-таки во многом условный. Поет он не как Лучано Паварроти, конечно, но все же, все же... Как и положено, потом Тангейзер, томящийся по идеальной любви, убегает из роскошных венерических объятий, спускаясь с небес на землю — и начинается.
Но опять же — ничего такого «экстремистского» от режиссера вроде не начинается. Разве что какой-то огромный пропеллер в вышину всего задника сцены, а на нем изображение луны, а в центре — лик святой девы Марии. А вокруг скалы, поля и замечательно певший арию Пастушка юный Ренар Томашицкий... Тут даже захотелось вдруг сказать окончательное «спасибо» режиссеру и забыть о нем, погрузившись в, собственно, Вагнера, что я успешно и сделал.
Самое интересное, что во втором акте вышел хор в ярких, но странных костюмах — исключительно оранжевых, желтых и красных. Не только я, но и многопытнейшая музыкальный критик старшего поколения, фамилию которой не сообщу, отнесли это за счет того, что в Финляндии, как и у нас, мало света, потому душа тянется к чему-то яркому. У сценографа и автора костюмов душа, возможно, тянется к тому же самому, ибо он тоже финн, и зовут его Киммо Вискари.
А уж как пела в начале второго акта знаменитую арию Элизабет обладательница сильнейшего сопрано литовка Вида Микневичюте!
Лучше, видимо, только Джесси Норман, но гениальная афроамериканка все равно эту партию уже давно не поет. Наверняка в этой роли интересна и наша Лиене Кинча в другом составе.
Вроде не совсем обычный ход во втором отделении — публика, которую изображает хор, на сцене аплодирует выступлениям певцов. Впрочем, зритель в зале тут же успокаивается, потому что ничего экстремального больше вроде нет, да и, в конце концов, вполне логично, что аплодируют — ведь тут состязаются, доказывая свою правду, певцы.
И на целый час тут наступает пир для меломана, который, нырнув в великого Вагнера, не хочет из этого музыкального чуда возвращаться. Тут невозможно скучать. Тут каждая музыкальная фраза, пусть даже на таком, казалось бы, не совсем музыкальном языке, как немецкий — наслаждение.
Говорят, Вагнер был еще тот прагматик (из нашей Риги, кстати, убежал, наделав долгов, а потом короля Баварского раскручивал на гонорары). Но он, как и герои его «Тангейзера», явно мог быть страстным, как заглавный герой, мудрым, как Герман (отличный бас Кришьянис Норвелис, в другом составе — частый гость фестивалей Вагнера в Байроте, финн Тимо Рихонен), лиричным, как Вольфрам.
В результате в финале сцены — как и положено по сюжету — развязка: возмущение одних, смирение других, желание идти в бой — третьих. В общем, как и полагается, Тангейзера проклинают и посылают очень далеко — к Папе Римскому просить прощения. А коли не выпросит, то пусть и не возвращается.
Как широко известно, прощения возмутителю спокойствия Тангейзеру Папа Римский так и не ниспослал и поэтому в начале третьего отделения Элизабет, ожидая любимого Тангейзера из Вечного города, страдает, так и не видя его в толпе возвращающихся пилигримов-паломников. И иногда громко восклицает. Музыканты из оркестра потом интересовались, а почему это она там восклицает? Я им сказал, что она вроде бичует себя, это такой небольшой режиссерский ход, вполне простительный финну, поскольку он этими ходами особенно не злоупотреблял.
А вообще допущу страшное, и пусть возмущаются опытные меломаны, но — по большому счету, опера могла бы называться «Вольфрам», особенно после знаменитой потрясающей арии этого героя в третьем отделении в исполнении нашего Рихарда Мачановского.
Он прекрасен, сексуален и при этом возвышен. И ко всему прочему, представляете, еще и отлично поет! Лучше только Дмитрий Хворостовский. Любовь космическая, прекрасная, в темноте, на фоне луны и посвященная той единственной звезде по имени Любовь.
И потом великий хор пилигримов, окончательная развязка — Элизабет умирает, Тангейзер, спев последнюю прекрасную арию — тоже, занавес. И все удовлетворены, представляете? И «классики», и «новаторы» и «центристы». Режиссер вообще ухитрился угодить и первым, и вторым, и третьим, виртуозно сумев собрать воедино все разные качества таких разных героев оперы.
Потому что, как выяснилось через день после премьеры, классики так и не догадались, что сценография и «новаторские» выплески полны цитат из кинофильмов «Матрица», «Гадкий я», «Код да Винчи». Потому что классики эти фильмы и не смотрели. Честно говоря, не смотрел и я, но мне потом подсказал молодой композитор новаторского уклона Платон Буравицкий, которому спектакль тоже понравился — благодаря тем же киноцитатам, о которых он как раз отлично знает.
И все-таки, возвращаясь к музыке, хочется отметить, что одному бывшему главному дирижеру Оперы показалось все не очень скучным, кроме... как раз увертюры: «Не так, не так ее надо было исполнять!» Впрочем, воможно, что это, как говорится, «ревность струнника к струннику», а Мартиньш Озолиньш за дирижерским пультом как раз замечателен. Уж не говоря о том, что исполнители на духовых инструментах, которые так важны в этой опере, играли отлично (возможно, дает знать о себе опыт работы Озолиньша в некогда духовом оркестре «Рига»).
Можно по-разному говорить о солистах — кто из них лучше, а кто хуже, но что точно: хор Латвийской оперы в данной постановке выше всяких похвал. Иногда казалось, что это просто по-настоящему великий хор и с небес венерических их слышит сам Рихард Вагнер, с печальной улыбкой вспоминающий о своих двух трудных и веселых годах работы в латвийской столице...
