Андрею тогда было всего 18 лет — он заканчивал среднюю школу и уже увлекался волейболом. Тогда же молодой спортсмен решил попробовать прыгнуть с парашютом. Парашют раскрылся не полностью.
«Парашют раскрылся, но был перехлест строп, он запутался. Я понял это только когда подлетал к земле — я слишком быстро лечу. Я вышел из самолета, пошло сопротивление воздуха, посмотрел вверх — что-то произошло. Это был мой первый прыжок. Если бы это был второй прыжок, я бы уже понял, что произошло. [...] Запасной парашют был, но повторю — это был первый прыжок. Перед ним мы прошли инструктаж, который длился около двух часов.
Большую часть из этого инструктажа нас обучали, как складывать парашют после приземления.
Я потом лежал в больнице с ребятами, которые служили в армии и у которых за плечами было в районе тысячи прыжков. Они объясняли, что проходили инструктаж перед первым прыжком два месяца. [...] Они сказали, что физически это было невозможно сделать. Там не было такого, что дергаешь кольцо от запасного парашюта и он раскрылся. Нужно было расстегнуть какие-то ремешки, выдернуть кольцо, вытащить парашют из сумки, выбросить перед собой... Возможно, я бы все это сделал, если бы это не был мой первый прыжок и если бы я понял, что с первым парашютом что-то не так. Я это понял, только когда подлетал к земле», — вспоминает Андрей.
От удара он сломал позвоночник. Ему парализовало ноги.
«После [перелома] позвоночника травмируется спинной мозг, соответственно, парализуются нижние конечности, в зависимости от уровня позвонка, который ты ломаешь. Если человек ломает шею, у него отнимаются руки. Если ломаются грудные позвонки, руки будут двигаться, но ниже — мышцы пресса, корсета спины, поясница — могут вообще не работать. [...] У меня был перелом позвоночника в позвоночной части, у меня частично парализовало обе ноги. Первое время у меня была первая группа инвалидности, я лежал. [...] Из-за травмы мне нельзя было долго сидеть — либо лежать, либо ходить. Я стал делать маленькие шажки. [...] Я хотел казаться здоровым, думал, что все будет хорошо, все быстро пройдет. Первое время была такая реакция», — рассказывает спортсмен.
Шансы на восстановление врачи оценивали как 50 на 50. По признанию Андрея, выкарабкаться ему тогда помогла семья.
«Конечно же, родители переживали — мать, сестра. Поддерживали всячески, как могли. Думаю, внутри они больше переживали, чем они это показывали. Поддержка была хорошая. Если б не они, вообще не знаю, как прожить в такой ситуации молодому человеку, который получил инвалидность. [...]
Поддержка от государства в смысле пенсии инвалидной — никакая: 45 латов, живи как хочешь. Если нет у человека семьи, как прожить на 45 латов? Никак.
[...] Остается пансионат. А что в пансионате? Там ты себя и сгубил», — рассуждает Андрей.
Снова встать на ноги ему также помогло сильнейшее внутреннее желание начать ходить.
«Первые полгода ездил в санатории, больницы к терапевтам — вот в [реабилитационном центре] Вайвари мне очень-очень помогли, можно сказать, поставили на ноги. [...] Хорошо, что мне нельзя было сидеть в коляске. Я не знаю, как бы я себя повел, просто я видел по другим. У меня был сосед по палате, мы вместе проходили реабилитацию, он все время ездил на коляске. И тут в какой-то день я вижу, что он идет! Он ходит с такой штукой — мы называли ее «мерседес» — ты опираешься локтями и предплечьем и идешь. Он шел тяжело, но он шел. Но так как у него коляска, лишний раз двигаться ему было лень, и он ездил на коляске вместо того, чтобы походить. Мне сидеть было нельзя, поэтому каждый лишний шаг приходилось делать с этой штукой. Было желание, рвение с этого «мерседеса» перейти на более маленький, потом с более маленького — на костыли, и с костылей уже на трость. Мне хотелось быстрее восстановиться», — говорит Андрей.
Восстановление пошло быстро. Отказался от костылей спортсмен смог уже через год после катастрофы. Однако призвать к ответственности виновных в инциденте с парашютом Андрей так и не смог.
«Это была халатность со стороны той организации, которая предоставляла прыжок с парашютом.
[...] Было заведено уголовное дело, судился лет восемь, и в итоге — ничего. Срок годности парашюта истек еще 20 лет назад, советский старый парашют. Они его использовали. У каждого парашюта есть свой идентификационный номер. Добавили просто две циферки, изменили срок годности. [...] В итоге последняя инстанция суда признала, что те люди, которые проводили экспертизу этого парашюта, работали с истекшей лицензией. И все», — рассказывает спортсмен.
Но жизнь продолжается. Сегодня Андрей может полноценно может ею наслаждаться и строить большие планы на будущее.
Более подробное интервью с героем программы слушайте в подкасте эфира.