«Второе — мне кажется, нам все-таки не хватает немного в стране и видения... Если страна поймет, что экономика может развиваться, когда будут высокообразованные люди, когда будут ученые, которые могут выполнять заказы предприятий, тогда ситуация, может быть, изменится», — считает он.
Талис Юхна, проректор по науке Рижского технического университета, подчеркнул: важно разделять прикладную и академическую науку — одна без второй не может существовать. Он также подчеркнул необходимость «базового» — бюджетного — финансирования этой сферы.
«В нашем университете 20% финансирование науки идет как раз от индустрии. Но что мы замечаем — их возможности финансировать достаточно небольшие... У нас есть структурные фонды, которые помогают — это те две вещи, которые позволяют жить науки.
Если посмотреть, насколько мы финансируемся от структурных фондов — это почти половина... Объем будет уменьшаться — и вопрос: за это время мы успеем так нарастить бюджет, чтобы компенсировать то, что сейчас финансируется из структурных фондов?» — отметил он.
«РТУ работает с компанией, которая производит Mercedes, c Airbus, c Volvo. Мы работаем с большими компаниями. Но, к сожалению, эти компании за границей. Эти большие компании дают деньги в технологии, они не дают «в базу» никогда. Возьмем вуз — такой, как MIT — Массачусетский технологический институт, это самый сильный в мире инженерный вуз. У них доход от науки — 20% от индустрии... У нас тоже.
В процентах мы на том же уровне. Но говорить — давайте, ребята, вы сейчас идите в индустрию, получайте от индустрии 100% средств — такого в мире нигде нет...
Я тоже считаю, что очень важно, куда базовое финансирование идет», — подчеркнул Юхна.
Баршевскис отметил, что и Даугавпилсский университет сотрудничает с целым рядом компаний. «То же самое Axon cable, которое в Даугавпилсе — постоянно мы с ними работаем, выполняем какие-то заказы. «Магистр» тоже — одно из наукоемких предприятий, которые у нас местные, локальные, которые поддерживают и финансируют проекты. И рижские тоже предприятия. Но, как я уже говорил, нам гораздо сложнее найти эти предприятия, потому что просто их намного меньше в регионах...
Депутаты хотят хорошие примеры, но чтобы они были, нужно базовое финансирование. Без этого базового финансирования таких примеров будет намного меньше»,
— отметил он.
При этом в соседних Литве и Эстонии, по словам Баршевскиса, в качестве базового финансирования ученые получают больше средств. Он также считает, что и часть бюджета Министерства обороны могла бы уходить на науку.
«У нас сотрудничество есть с Boeing, Microsoft. Мы работаем предостаточно. И финансирование — это приблизительно те же проценты. Но смысл работать им здесь, в Латвии, при этой нашей налоговой системе и возможности в будущем чего-то делать — тут весьма зыбкая почва. Я был бы осторожен с тем, чтобы красить в радужные тона, пока ресурсов нет не только в базовом финансировании, но и ресурсов в высшем образовании — та часть, которая магистры — они уже в науке — и в докторантуре. Эта часть пока не увязана с передовыми научными проектами. Толку в среднем у такой перспективы просто быть не может.
В этой части она не создает материальную ценность, это ценности, которые в обучении — остаются люди, остаются идеи или первые разработки»,
— отметил проректор по науке Латвийского университета Вадлис Сеглиньш.
«Сотрудничество с предприятиями происходит. Но если мы идем к науке как услуге с высокой добавленной стоимостью, то это не местные предприятия. Они находятся в Латвии, но это не местные предприятия. Это вопрос только времени, что вообще все эти научные разработки со всеми разработчиками были очень-очень быстро за пределами страны», — добавил он.
«Одно дело — мы смотрим на предприятия, которые позволяют развивать прикладные науки.
Другое дело — когда мы смотрим гуманитарные и социальные науки, которые остались сами по себе, и возможности их развивать, в том числе по европейским фондам, весьма ограничены. Они остаются вообще в роли пасынка.
Понимание того, что в стране можно и нужно развивать ограниченное количество сфер, а не вообще все, что можно придумать — этого не происходит. Эта тенденция при ограниченных не только финансовых, но и человеческих ресурсах, устрашает — уже не первый год и не первое десятилетие... В результате получается, что научный продукт малоприкладной, он сам по себе убогий, или же он непривлекателен», — считает Сеглиньш.
И в результате молодежь в науку не идет, добавил он.
Еще одна проблема, приводящая к уходу молодежи из этой сферы — неопределнность. «Начиная какой-то долгосрочный эксперимент, мы — если это не международные деньги — никогда не можем знать, деньги будут на следующий год — «да/нет», продолжится — «да/нет», будут ли новые налоги на все это — и все это полетит. Налоги растут быстрее, чем какие-то надбавки. Здесь все время мы остаемся в минусе.
Потому что такой целенаправленной политики, чтобы выращивать и поддерживать новое поколение, которое продукт — не то что самому обществу, но и компаниям — еще просто не может дать. Это все-таки долгосрочная и целенаправленная политика должна быть»,
— подчеркнул проректор.
«Я думаю, уже многие годы нехватка денег в научной сфере. Это мы видим из года в год — и все это продолжается, поскольку, если мы посмотрим на бюджет предыдущего года и бюджет 2018 года — в целом был прирост около 600 млн, на образование и науку дополнительно в базе пошло только 14 млн примерно в этом году», — заявил в эфире председатель Парламентской комиссии по образованию, науке и культуре Алдис Адамович.
