Самый, пожалуй, известный и титулованный российский кинокритик, обозреватель издания «Коммерсантъ», непревзойдённый знаток мирового кино, автор интереснейших книг работал в жюри самых больших фестивалей. До недавнего времени был президентом Международной федерации кинопрессы (ФИПРЕССИ). Его заслуги отмечены многими титулами и наградами. Франция удостоила его Ордена Почётного легиона, а великолепная Катрин Денёв как-то прилетела в Москву ради того, чтобы присутствовать на презентации книги Плахова о ней.
Корреспондент Rus.lsm.lv встретилась Андреем Плаховым и расспросила о новой книге, о жизни, о том, что происходит с культурой в наше суровое время.
А завтра была война
— Андрей Степанович, ваша книга о Висконти, вышедшая в питерском издательстве «Сеанс», пока доступна и в Риге. Она увидела свет этой весной, но писали вы её, наверное, всю жизнь, по большому счёту?
— Именно так и было. И книгу начинаю как раз с того, что, до поступления во ВГИК, то есть до 27 лет, я жил во Львове, и имел совсем другую профессию — математика, а потом решил заняться кино. На собеседовании во ВГИКе у меня спросили, кто мой любимый режиссёр. А до этого, стоя перед дверью, я слышал разговоры абитуриентов о том, что ни в коем случае нельзя называть Тарковского, Бергмана, Годара — в общем, таких режиссёров, которые считались сомнительными с точки зрения советской идеологии. И я, не знаю почему, назвал Висконти, который меня очень интересовал, но фильмов которого я даже не видел!
— Но вас спасло то, что это режиссёр-коммунист?
— Однако коммунист, конечно… неправильный. В любом случае, это был режиссёр, чьи ранние фильмы в Советском Союзе даже показывали (например, «Самая красивая», «Рокко и его братья»). Но познакомился я тогда с его творчеством по книге Веры Шитовой, одним из лучших критиков той эпохи. (А книжка была замечательная — безобразно изданная, со страшным шрифтом, с плохими иллюстрациями маленького размера, — но при этом очень богатая по содержанию, очень глубокая.) И вот я во всём этом признался на собеседовании. Кстати, Шитова была персоной нон-грата во ВГИКе. Тем не менее меня приняли.
Позже я написал дипломную работу и диссертацию о Висконти и об итальянском кино вообще. Была мысль сделать свою книгу, но потом я занимался другими вещами, и только сравнительно недавно вернулся к давнему замыслу и решил, что всё-таки эта книга — долг моей жизни. Начал её активно дописывать, работать над ней. Но в этот момент началась пандемия. Хотя, в каком-то смысле это было даже неплохо, потому что вынужденная изоляция позволила сконцентрироваться на этой работе.
— Книгу вы заканчиваете словами о том, что её окончательные корректуры сдавались уже на фоне бомбёжек Киева и других украинских городов?
— Да, когда я уже поставил точку, вдруг разразилась война и возникли проблемы совершенно другого порядка. Проблемы почти неразрешимые. Фактически сразу после февральского обращения президента издательство «Сеанс» оказалось на грани банкротства. Не было денег, не было бумаги (видимо, в связи с санкциями), не было ничего. Экономику трясло, ведь началась страшная пертурбация, многие уехали…
Мне пришлось за свои деньги купить последний оставшийся кусок этой бумаги, чтобы моя книга о Висконти появилась.
И вот она появилась. Я, конечно, очень этому рад, потому что действительно это был труд, растянувшийся на многие годы. И это — режиссёр, который сыграл важную роль в моей профессиональной судьбе. И даже не только профессиональной — он всегда был для меня примером, образцом какого-то стоицизма и умения сопротивляться сложностям жизни. Он и сидел в нацистской тюрьме, и участвовал в Сопротивлении: в биографии Висконти много драматических моментов, которые он пережил очень достойно.
Это что касается Висконти…
Жертва «повестки дня»
— А что касается вас — в нынешних реалиях?
— Сейчас ситуация транзитная (если можно так назвать), но в любом случае возвращаться в Россию пока не планирую.
Хочу жить и работать в Европе. Скорее всего, — в Германии и частично — в любимой Греции, где у нас с женой есть вид на жительство и квартира в знаменитом курортном городке Лутраки. На живописном берегу Коринфского залива, километрах в 80-ти от Афин и совсем рядом с Коринфом.
— Просто сказка! Вы сейчас в Ригу приехали оттуда?
— Нет, — из Берлина. Но как раз в Греции я пережил эту пандемию, и именно в Лутраки мне удалось дописать книгу. Конечно, пандемия везде депрессивна, однако там было море и общение с природой как-то примиряло с обстоятельствами и давало энергию.
— А как обстоят дела с работой в ФИПРЕССИ и прочей вашей международной деятельностью в условиях «отмены русской культуры»? Вот на днях стало известно об отстранении Владимира Спивакова от руководства Международным музыкальным фестивалем во французском Кольмаре, а знаменитый дирижёр возглавлял этот праздник музыки более трех десятилетий…
— Что касается меня, всё, в принципе, остаётся. Правда, весной случилась несколько истерическая реакция конкретно Каннского фестиваля, который отказался меня аккредитовать, хотя я аккредитовывался уже не от российской, а от зарубежной прессы. Но
они были так перепуганы и так стремились быть inline, т.е. в соответствии с повесткой дня, что решили принести меня в жертву.
Но другие фестивали — Венецианский, Берлинский, в Локарно и Сан-Себастьяне — наоборот, оказали мне поддержку. А сейчас я отправляюсь на Международный фестивале документального кино в Амстердаме IDFA.
Хуже обстоит дело с российскими кинофорумами, которые я делал и которые курировал на протяжении многих лет. Мне пришлось уйти из Московского фестиваля, потому что уже не могу работать в этой атмосфере и, в частности, с Никитой Михалковым.
Пришлось расстаться и с фестивалем «Зеркало» имени Тарковского, который я очень любил и ценил, но, к сожалению, пока там ситуация тоже неблагоприятная. Понимаете, фестиваль — это не просто показ фильмов, но прежде всего общение, обмен мнениями. Люди должны всё обсуждать. А теперь это заблокировано.
Видимо, руководство области так боялось, что кто-то скажет «нет войне!», что отменило все дискуссии.
Не пригласило даже российских режиссёров-участников «Зеркала», уж не говоря о зарубежных. Так что мероприятие состоялось, но я в нём не участвовал, поэтому не хочу говорить о его организаторах. Просто с этим проектом мне вдруг оказалось не по пути.
Но с уважаемым, имеющим хорошую репутацию петербургским Международным фестивалем документального, короткометражного игрового и анимационного кино «Послание к Человеку» я еще сохранил рабочие отношения. Он как раз только что прошёл, и, насколько знаю, прошёл хорошо. Сам я туда не попал, но была и публика, было и обсуждение фильмов и каких-то актуальных проблем.
Я ни в коем случае не сторонник тотального бойкота российского кино. И считаю, что несмотря на сложившиеся тяжёлые обстоятельства, нельзя лишать возможности культурной жизни российскую публику. Если фестиваль в данной обстановке всё же находит способ организоваться в какой-то форме, это хорошо. В какой именно — зависит прежде всего от позиции его руководства.
Русские корни и любовь к Украине
— У каждого свои соображения, причины и обстоятельства, если теперь он не находит возможным остаться в России. Каковы они в вашем случае?
— Тут несколько моментов. Во-первых, я и моя жена Елена, тоже кинокритик, родились в Украине, выучились, поженились, родили сына и только потом перебрались в Москву. В силу того, что хотели заниматься именно кино, поменять свою жизнь и поступить во ВГИК. Что и сделали.
Корни у меня русские, у жены — смешанные, но в любом случае мы очень тесно связаны с Украиной, у нас много близких и друзей в разных городах Украины. Мы её любим и очень болеем за неё и переживаем. Особенно сейчас.
То, что сейчас там происходит, совершенно чудовищно.
Последние годы мы жили и в России, и в Греции, была и возможность работать в Европе. В феврале мы находились сначала в Греции, затем в Германии, на Берлинском кинофестивале («Золотого медведя» в конкурсе короткого метра в этом году получил фильм «Трэп» молодого российского режиссера и поэтессы Анастасии Вебер. — Н.М.), после которого собирались вернуться в Москву и заниматься какими-то очередными делами. Но когда началась «спецоперация», решили отменить эту поездку, и скоро уже год, как мы не были в Москве.
Я достаточно активно выступал в поддержку политических заключённых в России, против преследования режиссёра Олега Сенцова, а в 2014-м — против аннексии Крыма.
Моя позиция хорошо известна. Она не изменилась. И в нынешней ситуации я не вижу своего места в России.
Да и в профессиональном плане там становится всё более сложно. Хотя я-то, возможно, и мог бы ещё работать в РФ, у меня достаточно большой жизненный опыт. Как и у старшего поколения кинорежиссеров, которые в советскую эпоху научились снимать в условиях цензуры. Они разработали свою форму «эзопова языка» и умели высказаться не напрямую, тем не менее очень и очень серьёзно и эффективно.
Что касается совсем молодых, то для них это большая проблема.
Они родились в период, когда у нас была очень свободная страна. Может быть, одна из самых свободных в мире
— в плане самовыражения, свободы слова и т.д. Теперь они попали в капкан! Я им очень сочувствую.
Да всем очень трудно! Мои коллеги-кинокритики, которые сейчас не могли уехать (а большинство из них не имели такой возможности), остались в России. Но почти все российские СМИ, которые выходят легально, находятся под пятой цензуры. А цензура – одна из тем, которой я занимаюсь, как и режиссёром Лукино Висконти, на протяжении всей жизни.
Некая параллельная реальность
— Вообще, цензура — вещь вечная и неизбежная?
— В каком-то смысле — да. В моём случае началось с того, что, когда в 1986 году произошёл 5-й съезд кинематографистов, меня выбрали секретарём союза и назначили председателем Конфликтной комиссии, которая снимала с «полки» фильмы, запрещённые советской цензурой. Их оказалось очень много, более 250-ти. Два года мы плотно занимались этой работой. Потом те фильмы были выпущены на экран или по крайней мере легализованы, и казалось, что наступило время абсолютной свободы. На протяжении примерно двух десятков лет кино (да и вообще культура) совершенно не ощущало цензурного давления.
Потом давление постепенно возвращалось. Правда, отследить точку отсчёта тут трудно. В 2014 году у меня вышла книга «Кино на грани нервного срыва», спустя пять лет — её второе издание, уже с новыми материалами. Я вёл рубрику «Культурная политика» в газете «КоммерсантЪ»,
отслеживал мелкие движения власти, которые постепенно вели к реставрации цензуры.
Где-то в начале 2007 года мы уже ощущали эти движения. И, конечно, первым пиком был 2014 год, потом всё это продолжало углубляться. Сегодня, наверное, ни один свободно написанный проект не имеет шансов быть реализованным на российской киностудии. В прессе, может быть, пока чуть больше каких-то шлюзов, но цензура серьёзно давит и на СМИ.
— И возвращается вполне советская риторика?
— Риторика, конечно, ужасная, но, если бы этой риторике можно было противопоставить хотя бы какое-то другое мнение, как это было ещё сравнительно недавно! А это практически невозможно, понимаете? Слово «война» запрещено к употреблению, когда война в разгаре. А в порядке борьбы с ЛГТБ-пропагандой, вполне могут запретить слово «гендер»…
Это действительно напоминает советские времена, причем в ещё более ужасном, даже карикатурном виде.
Хотя тогда, конечно, тоже было много карикатурного. Прекрасно помню, как вышла переводная книга, посвящённая кинематографу Франции, снабжённая фильмографией с перечислением создателей и участников той или иной картины. Там значился и фильм, в котором главные роли играли Ив Монтан и Симона Синьоре. В СССР они в тот момент за какие-то грехи были объявлены персонами нон грата. И вот названы исполнители второстепенных ролей, а Монтана и Синьоре — нет! Будто их не существует в природе. То есть как бы создаётся некая параллельная реальность. Как грубовато шутили: ж-па есть, а слова нет. Так и у нас сейчас происходит. Поэтому для культуры ситуация драматичная.
— А со стороны многое выглядит просто глупостью, каким-то анекдотом, абсурдом…
— Да, и не только со стороны. И это касается не только России. Многие мои коллеги и друзья, живущие и в России, и вне России, говорят мне, что до сих пор живут будто в состоянии какого-то сна.
Вот снится абсурдный страшный сон, и мы не можем проснуться! Поверить, что это происходит в реальности, очень трудно.
Сейчас куда ни приеду, вижу, что многие перебрались за рубеж. Я долго работал в парижской Французской синематеке, искал материалы для книжки о Жаке Деми. Ещё одном из моих любимых режиссёров, который поставил «Шербурские зонтики», «Девушки из Рошфора» и много других фильмов. И пока я работал в синематеке, набралось народу на русскую колонию. Причем людей, которые приехали недавно и ещё не имеют никакого статуса… Ну, Андрей Звягинцев, конечно, знаменит, но много гораздо менее известных, начинающих российских кинематографистов. Правда, в основном эти люди оседают в Берлине. Они уезжают из России, потому что не видят возможности существовать и работать дома.
— Недавно прошла такая информация. Патриарх Московский и всея Руси Кирилл после освящения Князь-Владимирского храма в Балашихе заявил, что опасности, с которыми сталкивается страна, бросают вызов самому её существованию…
— Думаю, Патриарх, к сожалению, тоже внес немалую лепту в происходящее. И
боюсь, случившееся грозит если не исчезновением, то большой трагедией для России.
