С полной видеозаписью передачи можно ознакомиться здесь
По статистике, 34,6% населения Латвии дома говорит по-русски. При этом борьба с русским языком в общественном пространстве становится всё ожесточеннее. Одни полагают, что русский должен оставаться только языком в семье, больше у него нет и не может быть никакого статуса, другие считают, что русский язык в публичном пространстве дает возможности для культурного диалога и разнообразия.
Доходит до того, прозвучало в передаче, что Рижский Русский театр имени М. Чехова, которому 140 лет, вынужден отстаивать свое право разместить на фасаде рекламу своих спектаклей на русском языке, потому что вице-мэр столицы Эдвард Ратниекс (Национальное объединение) сказал: нет, мы всё это убираем с улиц Риги, потому что это иностранный язык.
Матьякубова пояснила, что Министерство культуры уже заявило, что они в театре выполняют определенную социальную и государственную миссию, «обслуживая» тех зрителей, которые хотят слышать со сцены речь на русском языке (причем их этническая принадлежность даже не подчеркивается), так что то, что сейчас делает Рижская дума — по ее словам, абсурд.
Латвийскому обществу русской культуры предложили расторгнуть договор на аренду помещений, которые оно занимало более 20 лет, Рижская дума их предоставляла, сообщила Матьякубова:
«Официально первый раз такое предложено. Это тот месседж, который вбрасывается в общество. На каком основании? Понадобились помещения! Понимаете, это политическая тенденция, которую улавливают даже без слов. Та тенденция с Театром Чехова, та же тенденция с нами — мы попали в эту же полосу.
Если до этого всегда были какие-то варианты, когда «мы вам взамен предлагаем то-то и то-то», то вот сейчас очень субъективный момент как показатель того, что эта тенденция происходит.
Даже не на нормативном уровне — ищем повод, чтобы закрыть, находим пункт закона, который говорит о том, о чем упомянуло Министерство культуры: то есть если эта структура выполняет определенную государственную миссию, то ее надо выполнять качественно, в том числе вывешивая рекламу, афишу на родном языке. При условии, что крупный текст может быть на латышском и более мелкий — на русском.
И это абсолютно нормально — но психологически идет работа, и к сожалению, огромную роль играет то, что мы формируем у людей психологические комплексы.
Это болевой вопрос, что мой язык никому не нужен, он «плохой», еще что-то... Отовсюду мы постоянно слышим эту информацию. Поэтому задача в том числе русской интеллигенции, я бы сказала, наперекор всему и всем политическим тенденциям и заказам — уметь сохранять свою идентичность».
Но происходящее — это камень в огород не столько русской, сколько значительной части латышской интеллигенции, которая позволяет говорить от имени всего латышского общества радикалам уровня Лианы Ланги, сказал еще один гость передачи, политолог Юрис Розенвалдс. Реальный уровень поддержки радикалов стал виден после выборов Европарламента:
«Давайте вспомним ту же Лиану Лангу, которая грозилась бороться с русским языком на европейском уровне. Сколько они там получили, 1,5%? Вот это и есть реальная оценка. Многие люди говорят (о ее заявлениях): ну, это уже слишком!
Эта же реакция — не только о языке, но и о понимании истории. Вот Упитс, памятник ему решили разрезать на половинки — думаю, это пример латвийского либерализма. (..) Я предложил: вот там недалеко памятник г-ну Улманису — давайте отрежем ему правую руку, потому что он 40 декретов советской власти, как президент еще, до июля 1940-го подписал. В том-то и дело, что у нас есть две истории. Одна, которая гласит «всё левое — это не наше», хотя латвийское и латышское общество начала ХХ века — оно явно левое. И одной рукой мы приносим цветочки к памятнику Улманису».
Культуролог Денис Ханов ранее уже отмечал, что сложно ожидать какого-то восторженного участия в политической жизни и активности, «не быть пассивным, если тебя отправляют на кухню». В передаче «Открытый разговор» он пояснил, что, во-первых, мы имеем дело с наследием колониальной культуры:
«Мы идем по тем же алгоритмам, только теперь как в том анекдоте: «Почему ты меняешь табличку? — А как называлась эта улица раньше? — Улица Победы! — А как теперь? Тоже улица Победы? А в чем разница? — А то была их победа, а это — наша победа!»
Дело в том, что мы повторяем колониальные матрицы. Чем это опасно? Поистине потрясающе, как те, кому важно сохранение латышской культуры, делают всё, чтобы она была зыбкой, чтобы она зиждилась на песке.
Неужели национально настроенная элита не помнит, как в советский период было множество сценариев ухода от государственной идеологии? Как от нее спрятаться, как пойти и положить цветы к нужному памятнику? Как можно было вспоминать Первую республику... (..)
Национальная элита почему-то думает, что, сняв кириллицу (с уличных стендов), можно будет каким-то образом [побудить местных русскоязычных] обнять латышскую культуру и политику? Нет! Это самая главная ошибка.
Угроза латышской культуре и ее стабильности исходит от национально-правого лагеря. Он делает всё, чтобы огромная часть населения в своих фантазиях ушла к Путину, ушла от латышской культуры, ее принятия — в состояние сопротивления сегодняшнему дню с помощью выдуманных воспоминаний.
Поэтому я считаю, что Национальное объединение и их риторика создают всё, чтобы не сделать латышскую нацию открытой, чтобы ее культура не могла быть на всей латвийской территории и в ментальности всех этнических общин».
По мнению Елены Матьякубовой, можно лишь гадать, что произойдет в будущем — но уже сейчас Латвия из-за такой языковой политики теряет детей:
«Меня пугает то, что есть сегодня — и что закладывает основы будущего. Вы понимаете, бренд Vienotā skola («Единая школа») — это абсолютно пустая обложка. Потому что ничего не меняется, кроме одного запрета в школе — преподавать в определенных классах на русском языке. И даже не преподавать — использовать русский. Вплоть до дискуссий, можно ли детям на перемене разговаривать по-русски.
Абсурд полный, потому что (как сказала Сармите Элерте, и я грустно должна с нею согласиться) 50 лет уйдет... И я боюсь, что даже тогда будут те двойные стандарты, те комплексы и те более жесткие, с ненавистью, разговоры на кухнях.
Я двадцать лет что делала? Я пыталась ученикам объяснить, как красив латышский язык, я говорила на доступном русском — давайте, посмотрите, послушайте! Мои глаза светились —и дети верили, что так и будет: они выучат, у них будет прекрасный латышский, и кто-то останется здесь и будет приносить пользу нашему государству.
Сегодня наедине со мной абсолютно каждый: куда бы уехать! Родители: куда бы уехать! Какое будущее?
Потому что то качество вот этого «полного перехода на государственный язык обучения»... Когда ни дети не готовы, ни взрослые. Я с ними говорю, они 10 минут слушают, а потом — глаза отключаются. У них нет лексического запаса. Мы методы разные используем, я второй год думаю, как это сделать, мы с коллегами думаем...
И беда в том, что пока мы закладываем в детях этот комплекс непринятия себя, дискомфорта от того, что мой родной язык, мои бабушки-дедушки, мои книжки дома — всё идет со знаком "черный минус"».
