Вениамин Смехов: «Русское слово — это и есть страна Россия»

Обратите внимание: материал опубликован 3 года назад

Он именно такой, каким мы хотим видеть своих кумиров. Не теряющий с годами таланта, достоинства, красоты. Не пасущий народы, не высказывающийся публично по любому поводу, не переходящий из одного телешоу в другое. Свое 80-летие Вениамин Смехов встречает автором новой книги «Жизнь в гостях» и исполнителем роли великого дирижера Паскуаля Андерсена в спектакле Театра Наций «Иранская конференция».

ПЕРСОНА

Вениамин Борисович Смехов — советский и российский актёр театра и кино, режиссёр, сценарист, литератор. Родился в Москве 10 августа 1940 года.  В 1957-м поступил в Театральное училище им. Щукина, на курс В.А.Этуша; в 1958-м был вместе со Александром Збруевым отчислен и переведён на 2-й курс как «вольнослушатель с испытательным сроком» (позже обоим вернули студенческий статус). По распределению отправился в Куйбышевский драмтеатр, где провел один сезон. В 1962 году был принят в Московский театр драмы и комедии — который после прихода Юрия Любимова в 1964 году стал широко известен как Театр на Таганке. Был занят во всех легендарных спектаклях Любимова, в частности, сыграл Клавдия в «Гамлете» и Воланда в «Мастере и Маргарите». С 1968 года снимается в кино. Самая громкая роль Смехова на экране — Атос в знаменитом телефильме «Д’Артаньян и три мушкетёра» и во всех его продолжениях. Много и успешно работает режиссёром на телевидении. С 1990 года ставит драматические спектакли, телеспектакли и оперы в России и за рубежом. С начала 2000-х годов начитал около 20 сольных аудиокниг, участвовал в создании многих аудиокниг-сборников.
Живёт в Москве, часто гастролирует со спектаклями и творческими вечерами по России и зарубежом, создаёт поэтические передачи и документальные фильмы для телевидения. Является автором нескольких книг (поэзия, проза, драматургия, мемуары), публикуется с 1970 года.
Лауреат художественной премии «Петрополь» (2000) и Царскосельской художественной премии (2009). Отказался от звания народного артиста РФ, которое было ему предложено к 70-летнему юбилею.
​​​​​​​Вениамину Смехову посвящали свои сочинения — кто стихи, кто песни — Владимир Высоцкий и Евгений Евтушенко, Юрий Визбор, Давид Самойлов, Николай Глазков.

— Знаете, у нас люди ночевали в очереди перед Новым Рижским театром, чтобы купить билет на Барышникова. Это случилось один-единственный раз за этот век, и об этом говорили и писали, как о феномене. На Таганку такие очереди стояли годами. Как это на вас сказалось? Вы чувствовали себя молодыми богами?

— Это было, конечно, в свое время. Оно сейчас должно называться незабываемым, чудесным, «когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли»… Не хочется нести чушь с опозданием на столько лет. Поэтому попробую коротко ответить так. В 1974 году были переполнены залы Оперы в Риге и Русского театра Риги: шли шумные гастроли нашего Театра на Таганке.

Я это описал в книжке — она только что вышла, не очень маленькая, 848 страниц, называется «Жизнь в гостях». Я бы очень хотел, чтобы те, кто с интересом относится к моей скромной персоне, каким-то образом ее прочли… Впрочем, дело не в книге, а в том, что извлекая из памяти и дневников пережитое за 80 лет, обойти главные события в главном театре жизни было невозможно… Восемь глав как восемь десятков лет — и моя Таганка в 60-80-х… А в последней главе — в 2010-х — моя «нечаянная радость»: новый театральный  опыт, сегодняшняя встреча с двумя лидерскими театрами Москвы — Гоголь-центром Кирилла Серебренникова и Театром Наций Евгения Миронова. В Гоголь-центре я исполняю роль Пастернака в спектакле Максима Диденко «Сестра моя — жизнь. Борис Пастернак», в Театре Наций играю в спектакле «Иранская конференция», с которым, очень надеемся, вскоре окажемся в моей любимой Риге.

Я, кстати, не так давно выступал у вас с концертом и еще раз порадовался красоте города, размаху рынка… А что касается рынка, я все время попадал на глаза моих зрителей. Могу похвастаться: любимой жене я из Риги привез разных сыров, от уплаты за которые отказались гуманные продавцы. 

— А был случай, когда вы встретились со своим зрителем — и вот прямо вот зауважали себя за то, что у вас такой зритель?

— Мне, конечно, дороже всего то в моей жизни, что имело обратный адрес. Нельзя работать в публичном искусстве, если не имеешь ответной реакции. Если говорить о недавних подарках судьбы, то это знакомство и общение с гениальным музыкантом Евгением Кисиным. Он оказался среди зрителей моего сольного концерта в Чехии... А потом выяснилось, что он хорошо относится к такому чтению стихов.

И в результате у нас с Кисиным родился спектакль, посвященный еврейским поэтам, которые стали жертвами сталинского террора. 1952-й год, гибель членов Еврейского антифашистского комитета, а перед этим — убийство Соломона Михоэлса… И вот чудесные поэты, Перец Маркиш, Давид Гофштейн и другие, которых я читаю в русском переводе Заболоцкого, Ахматовой, Светлова, а Женя Кисин и по-русски, и на языке оригинала — на идише, который в те времена, когда я впервые был в Риге, еще звучал свободно на улицах... Но спектакль в декабре не смог состояться из-за травмы Жени, а когда он восстановился, начались гастроли, потом пандемия и изоляция… Теперь он опять в работе, его ждут во всем мире... Но тем не менее и я надеюсь, и он надеется, что наш спектакль сбудется…

— Есть расхожая фраза, которую приписывают Конфуцию — не дай нам бог жить в эпоху перемен. Вам бог дал, многим из нас тоже. Сейчас, оглядываясь назад, вы можете сказать, что перемены — политические в первую очередь — так уж значимы? Что они влияют на личность, формируют ее?

— Об этом говорит не только Конфуций, но, скажем, и ближайшие умницы в нашем времени — например, Владимир Высоцкий, Давид Самойлов, Александр Межиров, Иосиф Бродский — мыслители-поэты. Их судьбы, как и судьбы всех настоящих творцов, прихотливым образом и зависят, и не зависят от политических поворотов. Я процитирую Бродского: «Россия — уникальная страна, которая осознает себя через культуру даже в эпохи политического унижения». Это очень значительное высказывание. К нему можно прибавить и то, что Миша Барышников слышал от самого Бродского: «Единственная правота — это доброта».

Если вдуматься, получается, что ничего не меняется. Александр Пушкин был невероятным образом унижен властью, она украсила его короткий путь тремя ссылками, бесконечными доносами, интригами, цензурой, ну и сами знаете, как все закончилось. Но как при этом Пушкин свободно создавал шедевры и был счастливейшим из всех поэтов — ответить нелегко. Подобные парадоксы обобщают некий опыт взаимоотношений культуры и политики.

В сегодняшней России происходит небывалый подъем в театральной области и в литературе, отчасти — в музыке и в живописи.

В последние годы люди снова полюбили концерты звучащего слова — и я на своем опыте замечаю, как Большой зал консерватории и Зал Чайковского в Москве, многие-многие концертные залы России, полупустые в конце 1990-х-начале 2000-х, вдруг стали полны слушателей, которые живут и дышат искусством. А русское слово — оно все-таки (или мне так кажется) божественного происхождения. Как только закончится власть этого слова над согражданами, над страной, страны не будет. Так полагали поэт Мандельштам и академик Лихачев.

Русское слово — это и есть страна Россия. Я имею в виду не «государство», а именно «страну».       

— Вы Пушкину спектакль посвятили. И сыграли его в очень неожиданной компании, с Алексеем Кортневым, Светланой Сургановой…

— Скажу так: я как будто бы догадался, что настоящие мастера живут не по правилам, а по исключениям. И сам я лично, по совету моего любимого героя Воланда, никогда ничего не просил. Ни у кого. Тем более, у начальства. Но так сложилось, что мне необыкновенно везло. И одно из везений последнего времени — встреча с компанией Dance Open из Санкт-Петербурга, которая предложила мне придумать композицию. А это добрая часть моей профессии — драматургия поэтических спектаклей и фильмов.

Может, вы знаете, что на канале «Культура» за последних десять лет я много сочинил таких сценариев, поставил и участвовал: восемь сольных программ «Я пришел к вам со стихами», посвященных шестнадцати русским поэтам. Потом было еще несколько телевизионных работ.

Вот в этом же роде я получил заказ от Dance Open. В 2017 году был сыгран в самом старом и прекрасном концертном зале империи, в Большом зале филармонии в Санкт-Петербурге, спектакль «Прошу слова! Октябрь 1917». Мне повезло соединить в нем диалоги и противоречия в высказываниях самых ярких личностей того времени: Маяковского, Блока, Булгакова, Есенина, Пастернака, академика Павлова, патриарха Тихона… Происходили живые столкновения свидетелей катастрофы 17-го года — и за, и против. Один и тот же актер, скажем, Гарик Сукачев, страстно читал стихи Нестора Махно и горько произносил слова Владимира Набокова о переживаниях эмигрантов-писателей и поэтов… Этот спектакль был отмечен вниманием и возбуждением благодарного переполненного зала.

А спустя год я придумал сложную композицию в честь Александра Сергеевича Пушкина. И называлось наше представление по словам Блока, «Веселое имя Пушкин». Мы его сыграли в октябре 2019-го там же, в Большом зале Филармонии, и тоже в чудесной компании актеров. В 2017 году это были Маша Матвеева, Дима Высоцкий, Дарья Мороз, Евгений Дятлов, Гарик Сукачев, а в октябре 2019 на сцену вышли — Дима Высоцкий, мой любимый актер-любимовец, и Аня Геллер, и Леша Кортнев, и Светлана Сурганова, и Сергей Чекрыжов.

Это был счастливый праздник — и сострадания, и ярости, и споров, и нежности к «Веселому имени Пушкина». И если карантин не помешает — мы сыграем его еще.     

— Вы когда-нибудь упрекали себя за то, что не сосредоточились на чем-то одном: актерстве, литературе, режиссуре?

— Нет. Мне не за что пенять на судьбу, потому что я смолоду мечтал о гораздо меньшем, и все, что удается делать, все для меня подарочно. У меня в этой книге — «Жизнь в гостях» — есть ссылка на мою премудрую жену, прекрасную Галю Аксенову, Глашу. Она однажды подытоживала наши совместные годы и сказала мне: ты от природы воспринимаешь неприятности как нечто данное, как почти нормальное, ожидаемое. Но зато к любому небольшому доброму событию относишься как к невероятному сувениру судьбы. А по моей жизни, сообщила она, неприятность — это сразу катастрофа, а добрые новости — это ожидаемое. И еще раз сошлюсь на книгу:

я и актером себя не видел и не чувствовал, пока не родился в Театре на Таганке жанр поэтических представлений.

До той поры я был довольно застенчив, когда должен был публично от себя высказываться. Потом я вообще хотел уйти в литературу, и вдруг произошло открытие: когда читаю стихи, я становлюсь актером. И с этого на Таганке у меня все началось: «Антимиры», «Павшие и живые», спектакль о Маяковском и так далее. Почти у каждого актера бывает подобное, спасает от неуверенности некий «ключик»… Я помню, как гениальные артисты Смоктуновский или Евстигнеев, которых мне довелось близко знать, что-то подобное находили в своей биографии.

— В людях, с которыми вас сталкивала и сталкивает жизнь, что для вас ценнее — профессиональные качества или человеческие?

— Я не провожу водораздела между этим. Человекопрофессиональные. Однако я понимаю, на что вы можете ссылаться, скажем так. В мировой литературе — Кнут Гамсун, например, или в музыке — Герберт фон Караян… Но

ежедневное зрение — оно близоруко. Когда проходит эпоха, люди мудреют в отношении тех, кому посылали наветы и проклятия.

Видите, вот и при мне рядышком находился истинно большой поэт России, в одной гримерной со мной, Владимир Высоцкий, он — Гамлет, я — Клавдий, мы готовились к спектаклю каждый раз, и к «Антимирам» вместе, и к «Павшим и живым» вместе. Это грустное хвастовство: в своей жизни Высоцкий прочитал о себе только одну публикацию — в журнале «Аврора» за две недели до смерти, и это была моя статья «Мои товарищи — артисты», там были литературные портреты — Высоцкого, Золотухина, Демидовой, Славиной и Табакова…

…Так что человеческое и творческое… Ну, просто грустно, когда не соединяются эти две части. Во многих случаях мы торопимся осуждать. А судьи кто… Вопросительный знак.   

— Вы часто останавливаете себя, когда вам хочется мысленно нырнуть в прошлое?

— (Смеется.) Нет. Совсем не останавливаю. Вот здесь опять процитирую дорогого мне человека. Петр Фоменко — он, наверное, самое в моей жизни значительное лицо, и как учитель, и как режиссер, и как друг — когда-то дал очень глубокий совет: двигаться спиной вперед. Я не расстаюсь ни на секунду с прошлым. Потому что прошлое — это правда, я его так чувствую, мне это хорошо — так чувствовать: прошлое это и есть настоящее. То, что мы называем настоящим — мы это угадаем только в будущем, было ли оно настоящим или было ненастоящим. 

— Интерес к жизни, постоянный творческий процесс — для вас это естественное состояние сейчас или вы принуждаете себя к активности?

— Не знаю. Это по-разному бывает.

Главное, мне очень интересно. Это вот простое наречие — важнее всего. Должно быть интересно.

Если бы этого не было — и «Иранской конференции» у меня бы не было. Потому что естественным было смущение от такого слишком захватывающего призыва со стороны Евгения Миронова и Виктора Рыжакова. И, может быть, я бы отказался, потому что страх был велик. Драматург любимый, Иван Александрович — как Хлестаков — Вырыпаев. Замысел хорош — пьеса выстреливает в самые больные точки сегодняшнего человечества. Но актеры — те, кого больше всего знал и любил — я предпочёл бы их видеть на экране. А вот быть их партнером…

Дело в том, что пьеса строится на соревновании мнений, монологов интеллектуалов. Поневоле кажется, что и мы, актеры, соревнуемся. Я вообще не люблю конкурсов и соревнований в жизни. Когда говорят, что Окуджава нравится больше, чем Высоцкий и что Галич нравится меньше, чем Визбор, мне всегда неловко, потому что событие искусства — оно единозначно. И о вкусах в искусстве не спорят. Так что… мне было бы нормально извиниться и отказаться. Но режиссер нашел какие-то слова…

И стало интересно, и я не отказался.

— «Правда — это и есть главный смысл нашей жизни», — говорит великий дирижер Паскуаль Андерсен, ваш герой в спектакле «Иранская конференция». Вы с ним согласны?

— Тут интересная история. В 64-65 году Слава Любшин был Лермонтовым в спектакле «Герой нашего времени» у Любимова. Потом он ушел из Таганки, и я стал исполнять эту же роль. Теперь, через много-много лет, в «Иранской конференции», мы вновь совпали в назначении. Он играет, наверное, замечательно, я его очень люблю, но мне было увлекательней все сделать по-другому — и Рыжаков на это очень откликался, поскольку он не только мхатовский профессор, он еще и вахтанговский выученик, он учился в Щукинском училище, и вахтанговское игровое качество ему очень близко. Я хвастаюсь в моей книге, что великолепная, даже гениальная актриса Ксения Раппопорт признавалась мне в том, что ее острое исполнение было продиктовано правом на эксцентрику, которую она увидела в какой-то моей прогонной репетиции. Вообще, трагическая эксцентрика — трудный, но очень желанный жанр…

Герой мой, Паскуаль Андерсен, по предлагаемым обстоятельствам, — 90-летний любимец страны Дании, и не только страны, но и мира. Его, как никого другого, на конференции встречают аплодисментами все участники. Его объявляют, как человека, слова которого изучают в школе. То есть он уже расцвечен всеми цветами радуги. И как после этого его играть?! Только как человека, преисполненного иронии к самому себе.

И мы с Рыжаковым пришли к такому эксцентричному водопаду слов, где мой герой подтрунивает над всеми, кто до него выступал. Это уже самый финал, а в финале, как полагается в хорошей драматургии, все идет к какой-то развязке, как в музыке — к разрешающему аккорду: был диссонанс, а дальше — ассонанс и гармония. Но Паскуаль Андерсен — гениальный дирижер и, скорее всего, не видит никакого разрешения диссонанса в страшной проблеме, которая расколола человечество и вызывает трагическое предчувствие конца света…

Но открою вам тайну. Для меня мой герой — это человек, который владеет божьим даром — Музыкой. И чудесно, что это слово не произносится, но если он о чем-либо говорит, то только об этом. Надежды на все остальное покинули моего героя. Они покинули в какой-то степени, я думаю, и вас, и меня в этой жизни. Но есть музыка, есть искусство — иначе чего бы вы тратили время на это интервью, а я бы тратил время на ответы, если бы это не было бы нашей защитой?..

Наша боязнь, что некоторые зрители будут уходить со спектакля — не оправдалась. Этот разговор ужасно заманчив, как выяснилось.

Так здорово все у автора и режиссера сплелось, что оторваться невозможно. Очень интересно, как люди хотят говорить о главном в истории цивилизации, а в результате говорят о главном для себя лично. И зрители слушают. Зрители смотрят. Потому что этот разговор касается каждого…

PS Спектакль «Иранская конференция» будет показан на фестивале «Золотая Маска в Латвии» 10 и 11 октября. Автор пьесы — Иван Вырыпаев, режиссер — Виктор Рыжаков. В ролях: Чулпан Хаматова/Нелли Уварова, Ингеборга Дапкунайте, Ксения Раппопорт, Вениамин Смехов, Игорь Гордин, Виталий Кищенко, Алексей Вертков, Владимир Большов, Игорь Хрипунов, Илья Исаев.

Заметили ошибку? Сообщите нам о ней!

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Сообщить об ошибке.

По теме

Еще видео

Еще

Самое важное