Скрипач Вадим Репин: Страдивари, лямки, мастеркард

— Занятия музыкой когда-нибудь были вам в тягость?

— Конечно. После рубежа в четыре часа они всегда они в тягость — и в детском возрасте, и во взрослом. И когда ты новое произведение учишь и знаешь, что вот еще надо. И после коньяка. И после того, как отдыхал два месяца. В принципе, занятия любым серьезным делом всегда в тягость.

— Вы помните свой первый в жизни гонорар? На что вы его потратили?

— Ой, я маме купил что-то. Помню, мы были с ней в Болгарии…

— Сколько вам лет было?

— Одиннадцать, наверное… Нет, самый первый гонорар у меня был с конкурса Венявского. Это первые деньги, которые я получил сразу мешками — потому что там столько было премий! Премия зрительских симпатий, первая премия в своей группе, премия жюри, премия еще кого-то... Штук семь. И Захар Брон со мной ходил и говорил: ты должен купить подарок тут, тут и тут. У него был список людей в Москве, которым надо было занести. А потом я уже пошел своим покупать.

— Вы юношей покинули СССР вместе со всем классом вашего педагога. Вам легко дался этот опыт?

— Конечно. Нам-то, молодым, что, мы с раннего возраста картинки знали, супермаркеты и дороги видели, к публике пригляделись, поэтому все прошло очень органично и естественно. К тому же я незадолго до этого выиграл Брюссельский конкурс, и все двери для меня были открыты. Только и требовалось, что говорить «да, да, да», «нет, нет, нет». Очень много было концертов. А потом я сломал себе плечо. И почти на год выскочил из обоймы.

— Тяжело было?

— Еще как. И морально тяжело, и финансово: столько времени без работы, да еще за границей. В те времена многие ведь из Союза уезжали, солисты, квартеты, группы, целые камерные оркестры. И было много проблем — от незнания ситуации, от того, что менталитет советский. Раньше же было так: съездил на гастроли, получил гонорар в валюте, вернулся — ты король. Народ думал, что если вообще на запад перебраться, будет еще лучше. А тут и страховку надо, и квартиру надо, и много еще чего. И получается, что вкалывать приходится в пять раз больше.

— Вы оркестр упомянули. А хоть раз за пультом сидели?

— Ой, нет, ни разу. Я знаю, что некоторые мои коллеги любят во втором отделении, когда уже сами соло выступили, где-нибудь с краюшку со вторыми скрипками пристроиться и тихонечко поиграть симфонию, условно говоря. Я как-то тоже думал-думал (хочется ведь!), один раз даже попробовал, но такой шухер ненормальный поднялся, что я решил — нет уж, лучше в артистической послушать.

— Желание славы называют постыдным: слава должна быть не целью, а результатом, сказал мне Райкин. До какого возраста, до какого момента вам хотелось славы - если хотелось?

— Было бы естественно, если бы у меня звездная болезнь началась в одиннадцатилетнем возрасте. Но там мама была настороже. В таких ежовых рукавицах меня держала, так пыталась ситуацию уравновесить… Даже чересчур... Похоже, ее кто-то очень на эту тему напугал. И не просто так, наверное. Когда все призы — твои, а рядом 18-19-летние конкурсанты проигравшие, голова едет нормально так. Приятно же! Мысли — «а что, действительно я-таки вообще?» — закрадываются... Я реально это помню. Но улетучились эти мысли очень быстро, потому что, во-первых, мама, а во-вторых, я был очень занят, Брон заставлял нас всех так работать… Произведение за произведением… «Через семь дней ты должен сыграть это на концерте, а я приду послушаю…» Так что я забыл, когда об этом думал — о славе. Наверное, тогда, в 11.

— А когда вы себя почувствовали взрослым?

— Сложно сказать. Наверное, в 16 лет, в 17. Или до Брюсселя, или сразу после. Скорее, до, потому что там уже период наполнения начался, когда все перестает быть игрой и становится очень серьезным. А потом уже надо было смотреть, как жить. Как семью содержать — маму, имеется в виду. Тогда я себя чувствовал постарше, чем был на самом деле. А теперь помоложе. По энергетике — где-то между 23 и 32.

— Человек, посвятивший себя музыке с самого детства, уходит в нее как в монастырь, как в башню из слоновой кости. Так это выглядит со стороны, во всяком случае.

— Так оно и есть.

— Контакт с обычным миром, столкновение с бытовыми и политическими неурядицами составляет для вас проблему? Или тут вы обычный земной человек?

— Нет, ну я совершенно аполитичная фигура в плане своего творчества. Музыка, она не о том... Хотя есть сочинения, которые о том, но тогда их исполнение — акция, на которую ты идешь сознательно. Что касается жизни... В жизни у тебя свои проблемы, свои задачи. Конечно, ты наблюдаешь за тем, что происходит вокруг, новости смотришь-читаешь... Иногда волосы дыбом встают, иногда реально страшно, иногда смешно, иногда ничего понять не можешь... А иногда просто не до того. Перелет-концерт, перелет-концерт... Я вот сейчас из Южной Америки вернулся — считай, 28 дней не был дома. Это впервые за многие годы, когда я отсутствую дома больше чем два недели...

— Жизнь на чемоданах очень утомляет? 100 концертов в год предполагают примерно столько же перелетов.

— На самом деле больше, потому что когда тебя все время тянет домой, в центр твоей вселенной, когда у тебя есть якорь, ты летаешь в два раза чаще. Утомляет ли? Ну, это такой вопрос… риторический. Любого человека утомит. Но к этому привыкаешь, а в моем случае — мне не с чем особо сравнивать, я не знаю, что такое офисная жизнь или жизнь на одном месте. Моя жизнь интересна, она захватывает, кипит и бурлит, но она ужасно трудна. В ней очень много самоограничений. Порой я себе теннисиста напоминаю — который ездит с турнира на турнир и все время движется по очень узкому коридору.

— Светлана, ваш обворожительный «якорь», рассказывала, как держала в руках вашу скрипку. А вы танцевать не пробовали?

— Я во сне очень часто танцую. И наяву пробовал: в Аргентине, в каком-то кафе, урок танго прилагался к обеду для полноты впечатлений. Наверное, это все... Хотя нет — несколько поддержек я со Светой знаю! Как их правильно делать!

— Это для вашего совместного проекта?

— Нет, это просто дурачились мы… Мне всегда было страшно интересно, каких это требует затрат со стороны партнера… И оказывается, совсем не таких уж затрат, как я думал. Балерина — она же подпрыгивает! Она как пушинка оттолкнется и сама все сделает, только не урони! Опять же я понимаю, что не всякая балерина... и что не все так легко...

— Ваш Страдивари, вообще скрипки, на которых вы играли раньше, обладают характером? Как вы их чувствуете — как продолжение руки, как существо мужского рода или женского?

— С одной стороны — да, продолжение руки. С другой — каждая из них личность, и у каждой свои закидоны. И безусловно, все они — feminine... А скрипка Страдивари, на которой я играю сейчас, — наверное, самый прекрасный инструмент в моей жизни. Я невероятно счастлив, что он оказался в моих руках.

— У вас чувство собственности на инструменты распространяется? Вам бы хотелось, чтобы ваша скрипка была только вашей, а не предоставленной вам фондом, государством, меценатом, как это обычно бывает?

— В общем, да. В тот момент, когда ты наладил отношения с инструментом, становится очень неприятно, если кто-то хочет его забрать. Даже на время.

— Не планируете оформить отношения?

— (Смеется.) Посмотрим, как жизнь повернется. Как монета ляжет.

— Есть что-то, что вам не нравится в вашей профессии?

— Ой, ну я тут могу только банальности говорить. В любом деле есть вещи, которые раздражают. Для меня такая вещь — отсутствие компетентности. Когда какие-то уроды, ничего не понимающие в музыке, занимаются ею и даже что-то вроде карьеры делают — кто-то оркестром дирижирует, кто-то становится директором концертного зала или еще чего-то... И эта вот профнепригодность — везде и во всем. Такая прогрессия идет, что… Компании большие экономят, берут на работу абсолютную зелень, необученных людей — будь то отельный бизнес или музыкальный, да любой. Меня это реально раздражает. Лет 15 назад в Европе или даже в советские времена, когда какая-то бездарь пыталась правдами или неправдами пробраться наверх, будучи непрофессионалом или неталантливым человеком, публичное мнение могло ее сдержать и пристыдить. Сейчас все завуалировано. Делай что хочешь.

— Хорошо, что вы сами себе начальник.

— Да — но я тоже от всего этого зависим. Если дирижер, с которым я должен играть, по какой-то причине отменяет концерт и вместо него вызывают другого… порой ты не знаешь, кого именно... и прилетает господин, про которого ты вообще не понимаешь — как он может называть себя музыкантом… Ну, это один из примеров. К счастью, такое очень редко случается. И у меня есть черный список коллег, которые, собственно, не коллеги, а ошибочно в профессии находятся.

— Насколько вы принадлежите себе, насколько вправе распоряжаться своим временем и репертуаром, выбирать людей, с которыми работать?

— Я не скажу, что играю исключительно с топовыми музыкантами: известные, малоизвестные — это меня мало волнует. Но я должен знать, что они меня могут чем-то заинтересовать, вдохновить, и что я их могу чем-то заинтересовать и вдохновить чуть-чуть. Это куда важнее иерархии в музыкальном мире. А что касается того, от меня ли зависит… Скорей, от моей дочери. Она в школу пойдет в этом году — и очень многое будет от этого зависеть. Даже географически.

— Важны ли для вас человеческие качества партнеров по сцене?

— Приятно, когда человек хороший, что называется. Но идеальных людей вообще нету, чтобы прямо так вот заострять на этом особое внимание.

— Как вам кажется, вы все можете сыграть?

— Нет. Я и не играю все.

— Почему? Не хотите? Что-то вам не близко?

— Просто… Как вам сказать? Я в последнее время сравниваю себя с гидом, который работает, предположим, в центре Риги, водит группу туристов и пытается их влюбить в те места, в которые сам влюблен. Такая вот параллель. Если ты сам не влюблен в произведение, что называется, на все сто, если ты, соприкасаясь с ним, не уносишься в другое измерение, — тогда зачем?!

— Кто-то из ваших коллег заметил по этому поводу — порой, чтобы полюбить произведение, достаточно его просто выучить.

— Тоже верно. И я, бесспорно, много чего учил. Мне кажется, именно новый репертуар является залогом музыкального роста. Но боюсь, мы сейчас зароемся в профессиональные дебри…

— Тогда последний вопрос из дебрей. Есть исполнители, которые изучают все что только можно о произведении и композиторе. Есть те, кто считает, что ноты есть абсолютная ценность, там есть все, что хотел сказать автор — а дополнительные сведения только воду мутят. Вы в каком лагере?

— Чем больше знаешь, тем увереннее чувствуешь себя на сцене. То есть знания всесторонние нужны, ничего не будут лишним. У меня такая позиция. Теперь по поводу того, что в нотах действительно заложено максимальное количество информации. Тут есть реальности, а есть мифы. Если посмотреть историю развития партитур, то начиналось все, грубо говоря, с голого вида: там были только ноты. А пришли мы к совершенно титаническим по своему наполнению партитурам, где буквально каждая музыкальная фраза разъясняется словами. У меня на этот счет отчасти анекдотическая версия: мне кажется, что чем больше возможностей композиторы получали слушать свои произведения, чем чаще видели, что интерпретаторы могут с ними сделать, тем подробнее были их указания.

— А вы всегда узнаете свое исполнение при прослушивании?

— Да. Если произведение целиком — конечно, узнаю. А по фрагменту судить, вот так сразу, порою трудно. Это еще зависит от того, какого года запись, естественно.

— Что вы делаете в незнакомом городе, когда не репетируете?

— Обычно меня приглашают на мастер-классы в консерватории и школы, и я сразу соглашаюсь, потому что с молодежью приятно встречаться. Хотя я от этого устаю. А если есть возможность… Я люблю погулять, да. Просто послоняться по округе. Но я довольно ленивый. Я не такой турист, который возьмет карту и пойдет достпримечательности осматривать. Мне, чтобы по-настоящему насладиться тем или иным местом, нужна хорошая компания. Поэтому близкое знакомство даже с совершенно потрясающим городом могу отложить «на потом», до того случая, когда доведется побродить с любимым человеком или просто с тем, кто по-настоящему это все знает.

— У вас есть вредные привычки, с которыми вы боретесь?

— Наверное, курение. Туда-сюда, то бросаю, то не бросаю. Но реально хотел бы бросить. Это больная тема.

— Вбиваете в поиске Google свое имя?

— Бывает.

— Насколько правдиво то, что о вас пишут? Вы сталкивались с вопиющей неправдой?

— Да, конечно. Обычно меня какие-то партикулярные вещи интересуют. Рецензии на свои концерты я не гуглю. Это опять к вопросу о некомпетентности… Профессионалов тут мало. Но есть один критик, который про меня писал и возвышающе, и убийственно, и, черт возьми, ему всегда было что сказать. Он реально понимает. И не только про скрипку —про музыку вообще. Про искусство. И, кажется, он человек со вкусом.

— Он знает, что вы его читаете?

— Нет. Мы даже особо не знакомы — так, шапочно.

— Есть концерты, которые вы не любите вспоминать?

— Ха. Уже и не помню. (Смеется.)

— Заниматься благотворительностью, устраивать фестивали — это уже a must для звезд. У вас тоже есть Транссибирский арт-фестиваль в Новосибирске. Это что вообще? Желание отдать долги родному городу, реализовать какую-то собственную художественную концепцию, попробовать все сделать так, как самому хочется?

— Хм. Тут много вещей. С одной стороны, фестиваль этот начался не по моей инициативе. Меня уговорили. Уговорили люди, которых я уважаю и люблю — коллеги новосибирские мои. И я тоже понимал связку дел: Денис Мацуев, например, делает в Иркутске свои фантастические вечера; ну, дальше, естественно, Гергиев, который в Петербурге такое соорудил, просто как нигде. В общем, я решил попробовать. А почему нет? Кстати, с тем же Гергиевым я поговорил — Валера, думаешь, географически это возможно? Кто-нибудь приедет? Это же такая лямка. Тянуть ее надо будет сильно и долго. И он как-то меня воодушевил на это дело очень сильно. Обязательно, говорит, обязательно, просто непременно. Особенно теперь, когда в Новосибирске концертный зал построили. Реально хороший. Не более того, но хороший. Без него фестиваль нельзя было проводить, конечно. И наш «Транссиб» оказался ровесником этого концертного зала...

А потом, когда ты уже начинаешь дело делать, там столько нового появляется... И азарт. И интерес. И невероятнейшее удовольствие. И видишь, какие глаза у мамы, когда фестиваль идет... Она же там живет, в Новосибирске…Что называется, на все остальное — мастеркард.

И опять же: какие мы, исполнители, оставляем после себя документы? Разве что альбомы и видеозаписи. А тут — такое красивое событие, «Транссиб», который становится уже межконтинентальным проектом, действительно необычным... Пока что мы очень-очень динамично развиваемся. Но, конечно, занятость … столько требует этот проект усилий и времени, что… Не то что бы я дважды подумал, если б заново начинать… Я бы, конечно, все равно согласился. Но это реально трудно. И поэтому я теперь совершенно по-другому смотрю на все фестивали — изнутри. Это мне очень много дало такой инсайдерской информации. Я много чему научился в торге, что называется. Поэтому, кроме усталости, все положительно. Хотя, опять-таки, проблема с компетентными кадрами меня и тут достает. Очень трудно найти людей, которые стали бы частью команды. Не просто «прихожане», а чтобы ты знал: это по-настоящему приросло.

— С кем бы из великих музыкантов прошлого вам хотелось бы побеседовать? Какой вопрос вы бы ему задали?

— Ой, это может быть кто угодно. Одного человека не назову. Много было ярких личностей, гениев своего дела, и одного из них выбирать — неуважительно, что ли. С Вагнером интересно было бы поговорить… А потом понимаешь, что есть человек, который в общем-то был еще более дьявольски талантлив — Лист… С Шубертом я бы поговорил... Клара Шуман фантастическая была персона — завязать вокруг себя такой ажиотаж!.. Да, хорошо бы оказаться в какой-то аллее, где все они прогуливаются, и поспрашивать... Это бы взорвало бы мозг. А с кем-то одним — это, может, даже разочаровало бы. Не факт, что тот человек, ноты которого они приводят тебя в экстаз, словами сможет рассказать что-то более впечатляющее.

— У вас есть любимое занятие, которое вы оставляете «на потом» — рыбалка или кулинария, например?

— Я бы первым делом на письма ответил. В конце-то концов.

* Маша Насардинова является редактором издания Pastaiga.ru.
Этот материал подготовлен специально для Rus.Lsm.lv.