КОНТЕКСТ
В день юбилея в 11.00 глава Фонда Германа Брауна, пианистка Инна Давыдова пригласила всех на первое Лесное кладбище. чтобы почтить память выдающегося музыканта.
Герман Браун — личность действительно неординарная. Родился в Петрограде. Первым его педагогом была мать Дора Браун, выпускница Петербургской консерватории. По окончании Латвийской консерватории (1938) продолжал совершенствоваться в Париже у таких звезд французского пианизма, как Робер Казадезюс и Альфред Корто. Вернувшись в Ригу в 1940 году, начал работать в Латвийской Государственной консерватории имени Язепа Витола, где преподавал до конца своих дней «специальное фортепиано», ансамблевую игру и мастерство концертмейстера.
Как концертмейстер Латвийской филармонии и Латвийского радио выступал с выдающимися певцами Элфридой Пакуле, Жерменой Гейне-Вагнере, Александром Дашковым, Карлисом Зариньшем, Янисом Заберсом, Гурием Антиповым. На Латвийском радио хранятся записи, сделанные Брауном с еще молодым тогда скрипачом Гидоном Кремером. В классе Брауна в последний год его жизни занималась и ныне оперная дива Инесса Галант.
— Какие эмоции в первую очередь приходят у вас при упоминании имени Германа Брауна?
— Это феерическая личность! Человек, заряженный на тысячу вольт! Помню его цепкий взгляд, у него был очень быстрый ум, и он здорово работал со студентами.
— Паулс мне рассказывал, что именно благодаря Брауну его оставили в консерватории, несмотря на «выходки»...
— Кстати, раз уж вы напомнили о Паулсе, то вспомню и другой подобный случай. Это было на стыке 1960-70-х, когда зашел в фортепианный класс консерватории, в которой тогда учился по классу скрипки. Класс фортепиано был в самом конце коридора на втором этаже. И там у окна всегда были два рояля. Я забежал по делам и как раз тогда в классе был юный Зигмар Лиепиньш (ныне директор Латвийской Национальной оперы - Прим. автора).
Зигмара я уже слышал к тому времени, как хорошего джазмена. Но запомнилось именно то, что Зигмарс с таким почтением, даже с пиететом относился к учителю, — это была классическая ситуация «мэтр-учитель и талантливый студент».
— Как вы стали работать с Брауном? Вы ведь в консерватории учились игре не на фортепиано, а скрипке?
— В то время учились пять лет. Это десять семестров. И я очень много занимался, но при этом на полставки работал в симфоническом оркестре и участвовал в разных конкурсах, играл сольные концерты. Не помню, кто подсказал Брауну, что я хорошо «читаю ноты с листа»...
— Поясню для читателей — то есть, сразу читаете ноты, даже незнакомую музыку...
— И вот он однажды подозвал меня и сказал: «Хочешь посмотреть новую зарубежную музыку?» У меня уже тогда было огромное любопытство к этой теме. Я регулярно приходил к нему в роскошную квартиру на улице Мичурина (ныне Томсона), где был великолепный рояль и огромное число нот.
Он к тому времени имел уже международную славу как феноменальнейший концертмейстер, поскольку его приглашали на несколько конкурсов имени Чайковского в Москву, чтобы он аккомпанировал иностранным участникам. Там надо было мгновенно войти в курс дела...
— Он явно знал языки, раз еще до 1940-го учился во Франции?
— Языки — да. Но главное, что у него была совершенно великолепная хватка, поэтому ему стали многие зарубежные музыкальные издательства, в частности из Бельгии, присылать новые произведения. Там были и фортепианные, и вокальные сочинения, и целый ряд скрипичных сонат. Или, например, циклы скрипичных миниатюр с аккомпанементом фортепиано. Он меня стал звать к себе как скрипача и это было безумно интересно.
Мы иногда по часу, иногда по полтора «читали с листа». Это были и ему, и мне абсолютно неизвестные, новые произведения. Чаще это был стилистически неоклассицизм, но часто и атональная музыка. По тем временам огромная редкость у нас. У меня был азарт и возможность контактировать с мэтром — это колоссально!
Убедившись, что у меня хорошо получается, он часто стал приглашать выступать с ним, хотя отчасти это выглядело почти как халтуры. Он одно время был внештатным концертмейстером в Латвийской государственной филармонии, а она тогда вела феноменально активную деятельность. Например, каждый год проходили сотни концертов по всем средним школам Латвии.
И бывали регулярные концерты в воинских частях. И вот однажды я так с ним выступал то ли в Адажи, то ли где — там была огромная территория военного городка и сцену устроили прямо на грузовике, у которого откинули борта, где стояло пианино. Ну, и микрофоны-подзвучка.
— На самом деле это наверняка не халтура, а потрясающая работоспособность, которую усвоил от своего учителя и Раймонд Паулс...
— Да, это нормально. Профессор Браун почти каждый вечер где-либо выступал, он всегда был у фортепиано.
И хочу отметить еще один такой эпизод. После 1973 года, когда я закончил консерваторию, умерла его мама. Он мне позвонил и попросил поиграть на похоронах на еврейском кладбище. Я впервые тогда был на еврейском кладбище. Там в месте прощания маленький балкончик, и там я играл что-то приличествующее моменту — печальную спокойную музыку. И когда сейчас я вспомнил о столетии профессора, на меня сразу нахлынуло...
