— Начнем с пустоты в вашем герое, о которой говорила режиссер. Что там в этой дыре... Вернее, что там было до этого?
— Давай определимся — что такое пустота? Лично я это понимаю так: Том Рейквел в данной трактовке Марго Залите вроде счастливый человек. У него есть Анна — истинная, настоящая любовь. И в этой интерпретации они безумно эротизируют все происходящее действо. И что получается вдруг? Появляется Ник Шэдоу — тень.
— Тень золотистая?
— Да, тень от кусочка золотого слитка. В принципе, эта тень является демоном на левом плече, которая ему нашептывает. Возможно, этой тени даже и нет... Возможно, это фиктивный персонаж, который живет в голове моего героя. Возможно, это и есть та пустота, которая тебе нашептывает и провоцирует. И, конечно, по оригинальному сценарию мы знаем, что Ник появляется и говорит, что на тебя свалилось огромное богатство. И нам надо поехать в Лондон, все оформить, и тогда ты получишь свое богатство. И получается, что Ник начинает его провоцировать на развлечения, заставляет его «ловить кайф от жизни» и просаживать его все деньги, которые он как будто бы получил.
Эта пустота, возможно, и есть тот кризис, который Том наблюдал в себе и пытался заполнить ее какими-то все большими и большими наслаждениями. Но самое интересное то, что у него не получилось эту пустоту заполнить, потому что она стала получаться еще больше.
— Бесконечность... И фаустовский момент...
— А вы посмотрите, в этом что-то как раз и есть от современного Фауста и современного Мефистофеля.
— Тот случай, когда даешь дьяволу мизинец, а он отхватывает всю руку?
— Конечно.
— Во время пресс-конференции вы воскликнули, что у вас такой пустоты нет. Дьявольски-провокационный вопрос от журналиста: а почему вы, Михаил Чульпаев, в этом так уверены?
— (Смеется). Потому что если сравнивать меня с моим персонажем, то глядя на героя со стороны, становится страшно. Видно же, что с человеком в результате получилось... Я не могу себя сравнивать со своим героем, хотя артисты, конечно, берут что-то из своих качеств, находят качества героя в себе.
Думаю, у каждого человека есть какая-то своя личная пустота, в которой он пребывает и которую он время от времени пытается чем-то заполнить. Это очень глубокий вопрос...
— Тогда «углубим эксперимент». Конечно, вы сейчас скажете, что свою пустоту заполняете творчеством. И все-таки, что вам по жизни доставляет истинное наслаждение?
— Ох... (Глубоко вздыхает).
— Так и напишем — «глубоко вздыхает»...
— Так и напишите? Вы знаете, я получаю просто огромное удовольствие от музыки. И бесконечное наслаждение от правильно проделанной работы. Меня это действительно очень вдохновляет. Например, вдохновляет, когда постановка, опера «строится», создается, и ты принимаешь в этом участие. Когда на сцене происходит действие, когда осуществляется работа с режиссером. Участие в совместном процессе очень приятно. В этом всегда есть какой-то смысл.
Нам приходится примерять какие-то маски — это интересно.
Интересно находить в себе какие-то новые краски, новые оттенки своей души, о которых мы, возможно, прежде никогда и не знали.
В этой опере режиссер ставила передо мной некоторые задачи. В результате мне приходилось что-то в себе ломать и находить средство, как это все сделать. И я благодарен, потому что понимаю: благодаря этому я, как артист, становлюсь чуточку богаче. И это приятно — знать, что каждая опера (и особенно вот эта) дает тебе определенный багаж опыта.
— У Оскара Уайлда есть знаменитый парадокс: «Наденьте на человека маску, и он скажет вам правду». Наверное, артисту она должна быть близка?
— Мы сейчас действительно очень глубоко можем уйти... Я отвечу так: один очень мудрый человек мне сказал, что самое большое счастье в жизни — это понять себя. А вот когда ты уже надеваешь маску, то понимаешь того персонажа, которого ты создал.
— А мне один мудрый человек из одного очень мудрого романа сказал, говоря, кстати, о буфетчике театра: «Что-то, воля ваша, недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы...»
— Да, «я бы таким людям не доверял».
— Ну, так вы, может, курите? Под нами курилка, там половина творческой команды новой постановки сейчас...
— Не курю.
— Выпиваете?
— По праздникам.
— Хорошо… Не считая Новый год, 8-е марта и день рождения, какие вы праздники отмечаете?
— Да любые! Я считаю, что чем больше праздников в жизни, тем легче живется. И так жизнь зачастую, по большей части, бывает серой. Но выручает собственный настрой. Мы сами себе создаем праздники.
— Ваш любимый алкогольный напиток?
— Ой, сложно сказать... Коньяки, наверное. Можно и без лимончика. Просто чистый, хороший коньяк. Но немножко и очень редко.
(В это время мимо проходит Андрис Вейсманис, музыкальным слухом улавливает фразу и комментирует: «О философии говорите?»)
— Кстати, господин Вейсманис, каков ваш любимый напиток?
— Вода! (дирижер уходит).
— Михаил, как вы начали петь?
— С детства. Помню, что уже в детском садике я стоял посреди всей группы и исполнял какие-то песенки. И жутко нервничал. Это до сих пор со мной живет, что хорошо, поскольку придает адреналин. И даже если влияние стресса, который перед спектаклем (уж не говоря о премьерах) есть всегда, то это нормально. Это дает возможность открыть в себе что-то новое.
А как пришел к профессиональному пению? Все решил счастливый случай.
Я никогда не мечтал быть оперным певцом. Мне нравилось быть рок-музыкантом.
Я в годы своего юношества этим очень увлекался. Выступал в клубе Depo, который совсем рядом с Оперой, в Старой Риге. Играл на гитаре и «прокрикивал» свой голос. Карлис Саржантс, преподававший в музыкальном училище имени Мединя, не знал, что с моим голосом делать. Я приходил к нему и у меня после рок-концертов был бас-баритон!
Потом я повзрослел, подумал: «Столько времени на это уже потратил, столько лет учился и дирижированию, и пению, и игре на фортепиано и гитаре... Надо браться за ум и переходить на какую-то другую специальность. Я отдал этому столько времени и было бы смешно взять и махнуть на все это рукой».
Что касается Оперы, то я оказался в нужное время в нужном месте. Был концерт в Опере...
— Да, это многие запомнили. Пять лет назад был концерт певцов, которые учились при поддержке Фонда Тетеревых. Вы пели арию Беппо-Арлекина из «Паяцы» Леонковалло.
— Да. Там я сделал сальто и взял правильную ноту. Я на тот момент не понимал, что в этом такого. Я же не знал, какая специфика у этой профессии. Но с тех пор я здесь.
— Кстати, откуда у вас такие классные гимнастические способности?
— Я занимался в танцевальных кружках, развивал в себе пластику. Мне всегда почему-то казалось, мне внутренний голос говорил, что все это мне пригодится. Пригодилось. Например, в «Любви к трем апельсинам» Сергея Прокофьева.
У меня был совсем еще юношеский максимализм, и я, репетируя партию Труффальдино, хотел как-то самоутвердиться и не знал, что придумать. А режиссер Александр Титель (художественный руководитель и главный режиссёр оперной труппы Московского академического музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко - прим.автора) сказал, что мой персонаж должен быть изворотливым, как юла. Я говорю, что могу встать на руки, прыгнуть через себя, сделать «козла». Он удивился: «Точно?» Я ему отвечаю: «Зуб даю». Он: «Ну, покажи». Ну вот и показал. И с тех пор я заслужил свое место в первом составе. С этого и началась моя, так сказать, дорожка сюда.
— Кто ваши учителя?
— У меня много учителей. По сей день я консультируюсь с Акселем Эверарто из Голландии, который проживает в Бельгии. Он какое-то время у нас работал. Я с ним на постоянной основе работаю. Если мне надо куда-то поехать с выступлениями, то я с ним работаю над ролью. Еду к нему, и мы вникаем во все детали, во все тонкие части материи всего этого творческого процесса. У меня было счастье работать с нашим выдающимся педагогом Маргаритой Груздевой...
— Для читателей замечу, что это офицер ордена Трех звезд и, кстати, учитель ныне всемирно знаменитого оперного тенора Александра Антоненко.
— Добавлю также, что я закончил нащу Музыкальную академию по классу Кристине Гайлите. Мы в отличных отношениях и иногда вместе даже обедаем, я с ней консультируюсь. Консультировался с Паоло ди Наполи.
— Как вы думаете, вы шли к роли Ленского в «Евгении Онегине» Чайковского, или она к вам пришла? Просто вы действительно идеально к ней подходите.
— Никогда не думал... Во всяком случае, совсем не торопился к этой роли. Вообще, на данном этапе своей карьеры я стараюсь все очень медленно, неспешно постигать и также медленно выбирать роли. Тем более, что как раз Ленский — очень непростая роль. Она мне безумно нравится. Это абсолютно шикарная музыка и верх совершенства. Если ее правильно петь, то от этого ты получаешь огромное наслаждение и эмоции.
— А как правильно петь Ленского?
— Владеть техникой и не мучиться. С большим сердцем и удовольствием передавать музыку и каждое слово. Если это получается, то результат всегда удивительный, это ни с чем не сравнится.
— И возвращаясь к «Хронике...». В городе всюду реклама постановки с вашей фотографией, даже на кассах магазинов. Ваши эмоции, когда покупаете что-либо и видите себя в роли?
— В первые дни у меня это вызывало смешанные чувства, потом уже относишься к этому как к обложке, уже не замечая того, что это ты сам, просто.
— Спасибо за беседу. Успехов!