СОБЫТИЕ
XXI Международный фестиваль духовной музыки
● Реквием Джузеппе Верди в исполнении Государственного Академического хора «Латвия», Лиепайского симфонического оркестра под управлением Гинтараса Ринкявичюса, сопрано из Литвы Сандры Янушайте, меццо-сопрано Кристине Задовской, украинского тенора Валентина Дитыка и баса Рихарда Мачановскиса.
Церковь Св. Петра, 23 августа в 19.00.
● «Четыре рождественских мотета» Франсиса Пуленка, Месса Франка Мартена и сочинения Эрика Эшенвалдса в исполнении Государственного Академического хора «Латвия». Дирижер — Стивен Лейтон (Великобритания).
Церковь Св. Петра, 25 августа в 19.00.
● Концерт памяти епископа Болеслава Слосканса (1893 — 1981): духовные сочинения латвийских композиторов в исполнении Государственного Академического хора «Латвия». Дирижер — Марис Сирмайс.
Католическая церковь Св. Лауренсия в Стирниене, 31 августа в 19.00. Вход бесплатный.
● Новые духовные сочинения латвийских композиторов в исполнении Государственного Академического хора «Латвия». Дирижер — Марис Сирмайс.
Старая церковь Св. Гертруды, 4 сентября в 19.00.
● «Чичестерские псалмы» Леонарда Бернстайна в исполнении Государственного Академического хора «Латвия» и Латвийского Национального симфонического оркестра. Дирижер — Марис Сирмайс.
Домский собор, 8 сентября в 18.00.
История о том, как в 1996 году в кабинете министра культуры Рихарда Пикса встретились председатель профсоюза хора «Латвия» Марис Ошлейс и глава молодежного хора Kamēr Марис Сирмайс, войдет в анналы латвийского искусства точно так же, как в анналы русского вошла встреча Станиславского с Немировичем-Данченко в «Славянском базаре». Ошлейс стал новым директором «Латвии». Сирмайс — художественным руководителем и главным дирижером. Два Мариса не просто спасли государственный хор от верной гибели. Они дали ему новую жизнь — многотрудную, но красивую, с фестивалями, гастролями, записями, наградами. И сделали одним из самых узнаваемых и высококачественных брендов страны.
— Как интересно. У вас тут «Древнегреческая мифология» на книжной полке стоит. В древнегреческой трагедии хор сообщал героям и публике волю богов — предсказывал судьбу. Что вы, хор «Латвия», предсказываете стране?
— Что страна будет развиваться и накапливать культурные ценности. Если вспомнить,
с чего мы с Марисом Сирмайсом начинали в 1997 году... Это же была пустыня.
Посмотрели в календаре: ага, в июне Жагарс мутит в Опере, в июле фестиваль старинной музыки в Рундале, в августе в Риге вообще ничего не происходит, а в «Дзинтари» только попса и юмористы. Значит, нам есть где развернуться! Мы сделаем фестиваль духовной музыки! А сейчас?! Смотрите: у Национального симфонического оркестра параллельно нашему фестивалю идет свой, «ЛНСО на даче», у Лиепайского оркестра — фестиваль «Лиепайское лето»... Каждая неделя распределена! Значит, культура все больше и больше находит свое место в концертных залах, а следовательно, и в сознании общества.
Конечно, мы многое потеряли в те годы, когда стали размежевываться с Советским Союзом.
Госконцерт ведь работал от Владивостока до Калининграда, он был монополистом, звенья поменьше — как наша филармония — были частью его структуры, а поскольку у Швейника имелись хорошие связи (Филипп Осипович Швейник — легендарный директор Латвийской филармонии. — М.Н.) все наши коллективы постоянно ездили на гастроли: и ансамбль танца «Дайле», и оркестры, и хор... А в 1988-м система рухнула. Пережить это было тяжело, но...
Вот смотрите. Мы потеряли знаменитый камерный оркестр Товия Лифшица. Да, потеряли, однако сейчас у нас есть Sinfonietta Rīga. Мы потеряли прекрасный эстрадный оркестр — но сейчас он возродился и уже два года работает в статусе Биг-бенда Латвийского радио, причем с большим успехом. Разумеется, все восполнить пока не удалось. Нет профессионального национального ансамбля. Нет театра оперетты — хотя усилиями энтузиастов уже появляются первые ростки. Да и
обществу в целом наверняка понадобятся те самые 40 лет, которые Моисей водил свой народ по пустыне, чтобы обновиться.
Нужно, чтобы поколение поменялось. К сожалению. Но из-за того, что мы идем вперед петляя, а не по прямой, нельзя не видеть, что это все-таки дорога в гору.
— Вы тоже легких дорог не ищете. Двадцать один год фестиваля — это же под сотню программ. Каторга или удовольствие — их придумывать каждый раз?
— Смотря с какой точки смотреть. Если изнутри — каторга, несомненно. Особенно для Мариса Сирмайса, нашего главного дирижера, я-то намного проще и объективней к этому отношусь. Изначально у него вообще была установка: будем делать для фестиваля только оригинальные программы. Но чтобы делать только оригинальные программы, требуется много-много денег. А я все-таки и финансами занимаюсь, мне нужно следить, чтобы бюджет сходился по нолям. Да, в этом году в афише Реквием Верди — наверняка уже в третий или даже четвертый раз за эти двадцать с лишним лет, вообще-то
мы не очень часто повторяемся, просто есть вещи, которые долго в Латвии не звучали, и мы чувствуем, что пришло время опять их исполнить.
Тем более что это всегда новая интерпретация, новые солисты, новые дирижеры... Мы ищем баланс, присматриваемся к молодым, у которых богатый потенциал... Андрис Нелсонс у нас играл соло на трубе и дирижировал, Андрис Пога (который тогда был совсем другим Андрисом Погой по сравнению с нынешним) делал Реквием Верди, а Лиене Кинча на нашем фестивале пела в Реквиеме Верди впервые — а потом уже по всему миру. Элина Гаранча, Саша Антоненко... Я долго могу перечислять... А какой был Эгил Силиньш в «Не горюй» Канчели!
— Да, это из незабываемого.
— Мы за этот концерт Большой музыкальный приз получили. Так что сами видите:
в какой-то момент фестивальная работа — ад, в какой-то — рай.
— Что за эти двадцать лет вам запомнилось больше всего?
— Много чего можно вспомнить... Работа с Кшиштофом Пендерецким... Прекрасные концерты с Арво Пяртом... Визит сэра Джона Тавенера — мы тогда инструменты специально из Эстонии везли, в Латвии таких не было... Гия Канчели — мы уже не чаяли его увидеть на фестивале, у него со здоровьем не очень хорошо, и все-таки он нашел силы приехать на «Не горюй» и «Стикс»... Это все красивые очень вещи. Но в памяти острее всего остаются другие, напряженные, когда мучительно думаешь — будет-не будет, удастся-не удастся... Месса Бернстайна — огромное полотно, два хора, наш и Kamēr, Латвийский Национальный симфонический оркестр, хореографы из России, солисты из Америки, Интар Бусулис со своими друзьями-соратниками, Карлисом Лацисом, Каспаром Земитисом, Йоланте Стрикайте, биг-бенд, который мы сами собирали...
Какой же энтузиазм тогда у всех был...
Я думаю, если бы Бернстайн жил сейчас, он не стал бы писать для такого состава, но он был тогда суперзвездой, их было двое — богов на Олимпе, Караян в Европе и Бернстайн в Америке, и они могли такие составы себе позволить...
Так что Бернстайн, конечно. И «Жанна д’Арк на костре» Онеггера. Там мы как будто снова выходили за рамки положенного хору. Очень трудно это создавалось, но очень запомнилось. Конечно, за 20 лет сложностей хватало... Но и впечатлений тоже.
— Вы заказываете много сочинений нашим композиторам. Каждый год, на каждом фестивале сразу несколько премьер. Ваши надежды часто оправдываются? Как вы поступаете, если работа вас не понравилась?
— Нравится-не нравится — это вообще про другое. У нас миссия. Мы — государственный хор. Благодаря нам композиторы находят дорогу к публике.
Произведение крупной формы — оперу, симфонию, ораторию — никто не станет писать в стол, без заказа, и это самое страшное для автора: когда не для кого писать.
А мы даем ему возможность сделать первый шаг. Кто дальше сумеет пойти — молодец. Кто не сумеет — что ж, извините, есть другие молодые и не очень, мы будем с ними работать.
— А ваше личное открытие композиторское за эти годы?
— Эрик Эшенвалдс, конечно. Это наша гордость, он же все время был с нами, потому что пел в «Латвии», он как композитор здесь вырос, понял изнутри всю специфику хоровой музыки — думаю, ему это очень помогло. Андрис Дзенитис — мы начали с ним работать с первого фестиваля, он был очень юн, но мы сразу дали ему хор, орган, оркестр... И его Asinsdziesma меня просто поразила — это же невероятно, чтобы молодой композитор поднимал такие большие проблемы... Хотя музыковеды наверняка найдут, к чему там придраться... Но это уже нюансы. А главное, что Эшенвалдс и Дзенитис сейчас — авторы с мировым именем.
— Вы наблюдаете за реакцией зрителей во время концертов?
— Да как же не наблюдать? Ну, у меня своих дел полно,
я не могу на всех репетициях присутствовать, но на концертах — обязательно, мне самому новые произведения интересны очень, и ты как будто идешь с ожиданиями, но видишь — что-то не работает, что-то недосказано... И, конечно, сразу начинается шуршание, ерзанье...
Аудитория — это же самая лучшая лакмусовая бумажка... И сам думаешь: почему? Вроде бы певцам все нравилось. А публика равнодушна. Но я еще раз хочу повторить, что здесь нет ничего страшного. В любом случае автор получит бесценный опыт — он же три месяца работал, чтобы создать эту вещь, чему-то научился, что-то понял. Это лаборатория, которая все 21 год существует на фестивале. Это очень хорошо и правильно.
— Духовная музыка в западной христианской традиции — у православных устроено иначе — может звучать и вне богослужения, со сцены. К этому все привыкли. Но, быть может, фестиваль — это нечто большее, чем череда хороших концертов в храмах? Особое настроение, особый отклик слушателей чувствуете?
— Надо честно признаться: все меньше и меньше. Но создавали-то мы фестиваль в совсем другие времена,
нам советское прошлое в затылок дышало. Думали, что с помощью музыки приведем людей в церковь. Это было, наверное, чересчур идеалистично.
В крупных произведениях, вроде реквиемов Верди и Моцарта, грань между светским и духовным с годами становится практически неразличимой. Но, между прочим, когда мы православные произведения поем —Танеева, Рахманинова, Чайковского, или когда ансамбль «Дидгори» с грузинскими церковными песнопениями приезжает, что-то в воздухе меняется, в эмоциональном фоне.
Мы с сэром Джоном Тавенером на эту тему разговорились — у нас с ним как-то сразу сложился контакт. Он сказал, что очень много времени в Греции проводит. Почему, спрашиваю, что, солнца не хватает? А он отвечает: «Из-за православия. Я там чувствую то, что нельзя описать словами. Там дух живет. В маленькую церковку зайду — и даже если я один там буду, священник всю службу прочитает от начала до конца...»
Мы-то, конечно, никого из композиторов за дверью не оставляем и про веру не расспрашиваем — но вот работали сейчас с Ренате Стивриней, и как-то очень ясно было, что эта девочка молодая помолилась перед тем, как начала писать, и от сердца это делала.
— Как вы для себя формулируете, что такое хор? Инструмент с многими голосами? Единый голос, сложенный из многих голосов?
— Это инструмент. И
почему, скажем, нас приглашают повсюду? Потому что мы — прекрасный инструмент, вроде «Стейнвея».
Если ты умеешь на нем играть, то исполнишь все что угодно, от музыки XXI века до барокко.
— А не боязно свой «Стейнвэй» в чужие руки отдавать?
— Это скорее вопрос к Марису Сирмайсу. Мне-то совсем не боязно. Он со своими художественными принципами никогда не пойдет на компромисс, а я — человек компромисса, и мне не стыдно в этом признаться. Ну да,
бывает, что на гастролях, с другим человеком за пультом, хор поет лучше, чем им дирижируют.
Мы же всегда отлично готовимся дома, все выучиваем досконально. И если в зале, допустим, сидит умный импресарио, он сразу поймет, что с этим дирижером работать не надо, а с этим хором — да. Поэтому у нас в году от 10 до 14 гастрольных поездок. При том, что государство поддерживает только наши проекты внутри Латвии, а во всех остальных случаях мне надо найти тех, кто готов оплатить не только гонорар, но и перелет, гостиницу и суточные для 52-80 человек. Это большие деньги. И это трудная задача для продюсера. Вы представьте: в Америке — да даже в Великобритании такое случается — люди покупают себе право выходить на сцену в качестве хористов! Да, у них есть музыкальное образование, с ними занимаются перед концертами, но они непрофессионалы! Вообще кошмар. И вот это — все те, с кем мне надо бороться, чтобы нас пригласили куда-нибудь.
Но мы справляемся. Правда,
к сожалению, планета наша вертится все быстрее и быстрее, и наши выезды частенько сводятся к формуле «репетиция-концерт-до свидания». Скажем, 18 ноября мы участвуем в концертах к столетию Латвию, 19-го улетаем в Мадрид, 20-го у нас в четыре часа репетиция финала Девятой симфонии Бетховена с солистами, оркестром и дирижером, а в семь уже концерт в Auditorio Nacional de Musica.
Это, с одной стороны, плохо, потому что хочется пожить в этой музыке, а 45 минут общения на сцене с другими исполнителями явно маловато. Но, с другой стороны, это показывает, насколько продюсеры в нас уверены.
— Экс-министр культуры Инт Далдерис время от времени садится в оркестр со своим кларнетом. У вас желания встать в хор никогда не возникает?
— Знаете, я понимаю, что был нормальным — даже не хорошим, а именно нормальным — хористом. Свои амбиции артистические я попозже реализовал, и немножко в другой области. Моя мама, которая сейчас смотрит на нас с небес, в свое время попросила, чтобы я поработал с церковным хором, в котором они с папой пели по воскресеньям. И я, будучи уже директором «Латвии», всем сердцем на это откликнулся. Безвозмездно, конечно. Мне было в радость, что я своим родителям могу хоть часть долга вернуть — это ведь они мне воспитание музыкальное дали.
А потом другой церковный коллектив меня позвал: им нужно было создать программу для поездки в Америку, а навыков, как они считали, не хватало. Удивительный был тур — я такого, к сожалению, для хора «Латвия» еще не сделал. Мы концертировали почти три недели, побывали в пяти штатах, каждый день выполняли социальную работу — в пансионатах для пожилых людей и инвалидов, давали по два выступления в субботу и по три — в воскресенье... Или, скажем, я два раза с Ливанским смешанным хором как дирижер прошел весь пятилетний цикл подготовки к Празднику песни — и мы вполне достойно справились, хоть и без лауреатства. Ну и большие продюсерские проекты я со своей командой осуществляю.
— Что для вас, как директора хора, главная радость, главная награда?
— Концерты с Марисом Янсонсом. Вторая симфония Малера в Санкт-Петербурге и Москве. Восьмая симфония Малера в Амстердаме и Мюнхене.. Это было... невероятно. Конечно, я понимаю, что это Марис сделал такой подарок для нас — пригласил выступить на свое 75-летие и 125-летие великого оркестра «Концертгебау»...
Ну вот как это описать? Полная, высшая гармония зала, дирижера, оркестра, хора. Ты вроде не на сцене, но там твои люди — и ты чувствуешь себя причастным к этому чуду.
Но знаете что? Иногда такое же чувство возникает, когда Марис Сирмайс делает что-то прекрасное в маленькой церквушке вдали от Риги. Наш код ценностей — он ведь не меняется в зависимости от того, где, с кем и что мы поем.
* Маша Насардинова является редактором издания Pastaiga.ru. Этот материал подготовлен специально для Rus.Lsm.lv.