На время войны к нам перебралась театровед, театральный критик, в прошлом старший научный сотрудник единственного в стране Музея театрального, музыкального и киноискусства Украины, а до недавнего времени — заведующая труппой популярного Киевского академического театра драмы и комедии на левом берегу Днепра.
— Что делает заведующая труппой? Составляет репертуарные графики, строит творческие планы вместе с коллегами, бывает — разруливает форсмажорные обстоятельства. Но главное — это человек, который в неразрывной связи с артистами находится 24 часа в сутки и знает о них практически все, любит искренне и трепетно — всяких разных: уставших, раздраженных, добрых, ласковых, в настроении, без настроения. Любит безоговорочно, прощает, понимает, иногда терпит. Ты готов выслушивать их в 12 ночи, а если они звонят в выходной и забывают извиниться — ты сердишься и все равно прощаешь. Моя прекрасная рижская коллега, заведующая труппой театра «Дайлес» Индра Лауре ведет себя примерно так же. Я, кстати, многому учусь у нее сейчас.
— Вы попали в другую страну, в другой театр, в котором играют на другом языке, а ваша работа предполагает, что вы — своя. Вы привыкли быть любимой всеми.
— Я с марта знакомлюсь с новыми коллегами. Они присматриваются ко мне, я присматриваюсь к ним, все происходит как-то очень душевно и тепло. У людей сердца по отношению ко мне открыты, и это невозможно не ощущать. Это очень поддерживает меня и заставляет каждое утро вставать и функционировать — дышать и надеяться. А вообще мы, «уехавшие», просыпаемся и сразу открываем новостную ленту. К слову, мы и засыпаем с ней...
Все эти месяцы мы с сыновьями пытаемся отыскать свободный вечер — договариваемся, что возьмем что-нибудь вкусненькое и посмотрим комедию. Реализовать эту программу не получилось ни разу — вечером комедии почему-то не включаются, включаются новости. Не отпускает ощущение ирреальности происходящего — словно ты в каком-то сне, сейчас что-то произойдет, раздастся щелчок — и ты выйдешь из сна! Вот только щелчка почему-то нет.
— И занавес не опускается.
— Не опускается. И ты снова, как барон Мюнхгаузен, тянешь себя за волосы. Собираешься, работаешь, обзваниваешь друзей и коллег. В Киеве начинаются воздушные тревоги, и мой телефон до сих пор о них громко сообщает — я не отключила эту опцию. Многие украинцы не позволяют себе за границей отключить ее в телефоне — это было бы сродни предательству. Телефон кричит, и ты отчетливо осознаешь, насколько для театров в Киеве, в Украине это пагубная история: отменяются спектакли, репетиции, выключается свет, люди не могут добраться на работу, жизнь встает «на паузу». Одной воздушной тревогой можно весь день перечеркнуть. Но всегда есть надежда, что зритель придет в театр к 15.00 или к 17.00 (мы поменяли время начала спектаклей из-за введения комендантского часа) — если доберется. Что спектакль нужно отыграть, а значит — декорация должна быть установлена, свет выставлен, звук налажен, ввод артистов вместо тех, кто сейчас в ЗСУ, должен быть обеспечен.
Украинцы выживают? Нет, это неподходящее слово: они продолжают жить! Киев периодически погружается во тьму, и киевляне уже знают, как на свече кофе заварить и приготовить ужин для семьи на газовой горелке. А еще шутят, что через девять месяцев в Украине родится определенное количество маленьких бандеровцев. Путин пока не понял, что он делает. И, к сожалению, не думаю, что поймет.
— Вы даже выезжали из Риги в Киев во время войны.
— Уже не один раз. Я просто не могла не поехать — тосковала, понимала, что мне нужно увидеть родных и Родину. Ты пересекаешь границу и готов землю целовать. Это состояние трудно объяснить словами... К тому же нужно было банально посмотреть, что творится в холодильнике, который мы, убегая, просто выдернули из розетки, заплатить коммунальные и взять свои вещи, я ведь убежала в одних брюках и джемпере. Об этом можно — уже — говорить.
— Спасибо.
— Меня разбудила подруга и сказала, что началась война. Я стала вызывать маму, тетю, старший сын позвонил друзьям, мы всех ждали в доме под Киевом, недалеко от Бучи, стащили в погреб скамейки, шубы, еду, думали пересидеть. Через пять часов приехала мама — одна сережка в ухе, носки — один белый, другой черный. И я забрала всех, кто поместился в моей машине. 50 часов простояли на границе — на заправках уже закончились хот-доги, остались только сникерсы, мы их жевали до тех пор, пока я не увидела, что у сына слезает кожа с ладошек.
В какой-то момент над нами стал летать дрон, и — судя по реакции пограничников — дрон не украинский. Началась паника, заголосили дети, а самое страшное — это когда кричат дети, это не сравнить ни с чем. Все стали истерить, прятаться по машинам, а я понимала, что это как раз то, чего делать не надо. Я стала оценивать ситуацию: так-так-так, бомбоубежищ на границе нет, все обнесено забором, через него не перелезть, но дальше — спасительный лес, значит, нужно бежать в сторону Польши.
— Или Латвии.
— В Лиепае живут прекрасные люди, семейная пара. Как ангелы-хранители, они «вели» нас всю дорогу в телефоне: «Как вы? Где сейчас? Когда будете? Мы вас ждем».
— Они вас пригласили?
— Началась война, и первое сообщение, которое я получила, было от москвичей, моих друзей. Прямо вот 24-го утром. Это было очень знаково, ребята написали: «Лаура, если ты с сыновьями сможешь до нас добраться — мы обещаем дать вам крышу над головой, кормить и всем чем угодно помогать. Только как в глаза будем смотреть — не знаем...» Это было первое сообщение. А второе я как раз получила от латышской семейной пары. От тех, которые ангелы-хранители. Они стали нас ждать — готовить квартиру, покупать продукты, заботиться о нашем будущем заработке. Огромное спасибо Гундеге и Айнару Крейцам!
— В Лиепае не получилось осесть?
— Мне там даже работу предложили, в ресторане — голубцы крутить, украинской кухней заниматься.
— Так голубцы и не покрутили?
— Не покрутила, хоть и умею! Не успела. В начале марта приехали в Ригу, шла по улице Бривибас в совершенно расхристанных чувствах — как все мы, увидела театр «Дайлес» и вспомнила: мой первый супруг, он был латыш, рассказывал, что этот театр здесь очень любят, что Латвия вообще театральная страна, и я подумала: а почему бы мне не зайти? Это был очень странный поступок для меня, конечно. В спокойной мирной жизни я бы на такое не пошла, но в стрессе ты делаешь то, чего от себя не ожидаешь. Вошла, сказала вахтеру, что я из Украины, мне дали телефон совершенно невероятной девушки — она отвечает за связи с общественностью, я набрала ее и говорю: «Здравствуйте, я из Украины, заведующая труппой киевского театра. Вы мои коллеги и мне больше некуда сейчас идти — только в театр. Может быть, я вам пригожусь?» На что эта девушка, изумительная Агнесе Варпиня — мой огромный друг сейчас — сказала: «Как хорошо, что вы позвонили!»
— И попали к своим в другой стране.
— Я пошла на отчаянный шаг. Просто понимала: это театр, там мои коллеги в любом случае — неважно, на каком языке они говорят. Куда мне еще деться? Кофе выпить? Я его уже выпила. Варить борщ мне уже предложили — но я хочу в театр. И огромное спасибо руководителю «Дайлес» Юрису Жагарсу, художественному директору Виестуру Кайришу — эти люди с открытым сердцем, просто невероятные люди меня встретили и дали возможность служить в этих стенах. Я увидела легендарных актеров и поняла, что давние слова мужа о «Дайлес» — абсолютнейшая правда. Так что этот театр теперь любим не только латышами, но и мною, украинкой.
Ну а дальше было плодотворное сотрудничество, очень важные европейские гастроли моего киевского театра (его возглавляет Стас Жирков) со спектаклем Тамары Труновой «Погані дороги» о войне на Донбассе. И эти гастроли стартовали именно тут, в Риге. В июле британский режиссер Эми Марчант, которая уже ставила здесь комедию «Izrāde, kas saiet sviestā» с латышской труппой, вернулась и совершенно бесплатно сделала вариант на украинском языке — «З цією виставою щось не так» с труппой Киевского театра на левом берегу Днепра. Артисты, мастера сцены приехали в Латвию и месяц здесь жили, некоторые с детьми. Причем была изначальная договоренность, что потом спектакль войдет в репертуар украинского театра.
Запрос на комедии сейчас невероятный. Людям необходимо отвлекаться.
— А давайте сравним две версии одной и той же пьесы в исполнении киевлян и рижан.
— В латышской есть особенная исполнительская тонкость и шарм, зато у украинцев проявился дикий, неисчерпаемый, ярчайший темперамент. По условиям франшизы, которую нам подарили британцы, мы должны отыгрывать эти спектакли за границей для украинских беженцев бесплатно. Соответственно зал «Дайлес» набивается под завязку, а это тысяча людей, которые потом подходят к тебе и говорят: на спектакле мы вообще забыли, что такое война, нам даже казалось, что мы в Украине! И я понимаю теперь, насколько Юрис Жагарс был прав, когда оценил актуальность этой затеи, потому что поначалу все казалось очень и очень трудно осуществимым.
— И все произошло благодаря вам.
— Нет — просто я оказалась тем маленьким звеном, который соединил все стороны. А для меня это было воздухом, я делала все это из эгоистических соображений — просто чтобы выжить и не сломаться. Я знала, что ко мне приедут мои! Это так же трудно описать, как и те чувства, которые приходят во время пересечения границы...
— Вы приезжаете сюда, для вас это кусок другой жизни, и одновременно сами привозите сюда кусок другой жизни.
— Где-то что-то все время происходит. Ко мне постоянно обращаются — каждый день раздаются звонки от продюсеров, организаторов читок, режиссеров. Сегодня понадобился украинский хореограф, пару дней назад были нужны украинские певицы, или украинский артист для консультации, или перевод пьесы с украинского на латышский. И вот я все эти концы, когда могу, соединяю и счастлива, если удается соединить.
— Мы открываем ваши имена, а вы открываете наши. Какими вы видите наших звезд?
— Своего старшего ребенка я назвала Эдгаром, влюбившись когда-то в юности в главную героиню фильма «Долгая дорога в дюнах» Лилиту Озолиню (ее киносына звали именно так). Могла ли я тогда подумать, что встречусь с ней за кулисами и буду иметь честь работать вместе?
Вижу по реакции моих латышских друзей, не имеющих отношения к театру: когда произносятся эти фамилии — Резия Калныня, Артур Скрастыньш, Гирт Кестерис... — как у них увлажняются глаза и замедляется дыхание. Это безусловная любовь, и я загодя преисполняюсь по отношению к этим актерам неким трепетом. Я же понимаю, что такое талант, что такое личность, лидер мнений, я знаю, как все это работает в Украине. Думаю, схемы формирования народной, человеческой любви к артистам примерно одинаковы везде.
— Но ведь у вас могут возникать свои оценки, которые с общим мнением не сходятся?
— За полгода не случилось ни одного разочарования. У нас гармония, и не думаю, что что-то ее нарушит. В любом случае я получаю очень интересный опыт. Потому что здесь совсем другая языковая среда, другая культура, другие традиции посещения театра. Например, латвийский зритель очень внимательно слушает. В момент каких-то тяжелых диалогов...
— ...у нас мертвый зал?
— Думаю, если пролетит комар — его можно будет услышать. А в Украине некий фоновый шум есть практически всегда. Очень тихо, но зал обменивается впечатлениями. Это темперамент — не можем мы молчать, должны шепнуть соседу: смотри, как круто! А еще латышский зритель не поднимется, чтобы поаплодировать, если не понравился спектакль.
— Не покривит душой.
— Я назвала бы это иначе. Просто украинский зритель почти всегда встает из благодарности за отдачу и труд!
— Это приравнивается к аплодисментам?
— Да: «Мы благодарим тебя, о уважаемый артист, ты сегодня для нас старался и украсил наш вечер».
— А латвийского зрителя поднимают эмоции.
— Это не плохо и не хорошо, эмоции присутствуют в обоих случаях — просто все немного по-другому. К примеру, у нас не принято покупать билеты задолго до спектакля, а здесь я вижу, что их разбирают уже на февраль. Украинский зритель так не делает — он более спонтанный: «Не пойти ли нам завтра в театр? — А пойти!»
— Вы своя в своем театре. А здесь вы любимый человек, но все-таки пока немного не свой. Вы оттуда, где всегда аплодируют стоя. Эту «нездешность» можно как-то преодолеть?
— Я не ставлю перед собой такой цели — невозможно же стать своим насильно. Моя душа исполнена благодарности к этой прекрасной стране и ее людям. И еще я просто люблю свою работу. Я живу. Хотя боль внутри уже запредельная. Но украинцы — вот такая мы нация! — работают несмотря ни на что, мечтают, планируют, верят. И шутят при этом.
— И дают интервью.
