Родом Херберт Лаукштейнс из Мерсрагса, но от родного дома в дюнах ничего не осталось. Рано осиротевший парнишка с детства радовал учителей — занимался спортом, рисовал, играл на разных музыкальных инструментах. Выдержав серьезный конкурс, поступил в Рижское училище прикладного искусства. Учился и работал — в Рижском театре пантомимы и ТЮЗе.
— Всё-таки надо было подработать. И в ТЮЗе не очень долго я там был, но это была такая первая встреча с закулисной жизнью театра. А пантомима — тоже, это такая случайность, знакомый парень пригласил, я пришел, меня тут же заставили что-то делать, то, что я там делал, как-то понравилось... Вся эта атмосфера, меня за это в училище ругали, что это такие антисоветские элементы там собрались, гомосексуалисты и прочее, и прочее.
Ну, такого очень много плохого говорили об этом ансамбле пантомимы. Но как-то я все-таки там удержался, и даже кое-что сделал для себя, для ансамбля, для других.
— Ты же там был и швец, и жнец, и на дуде игрец.
— Ну, всё я там делал, да-да-да, я там был и мим, и сценограф, и костюмы делал...
— Для подработки была и фарца. Чем фарцевал?
— Жвачкой! Покупал блок, Wrigly, разбирал этот блок и по пластиночке продавал. Таким образом получался какой-то навар. Вот.
— А еще ты, как в анекдоте старом, немножечко шил.
— Ну, и шить пришлось...
Я начал шить для себя, а потом уже у меня клиентура появилась, даже такие в то время молодые люди, сегодня уже очень важные люди, как бывший президент Валдис Затлерс и Ивар Годманис.
Ну, все мы там как-то крутились, как-то друг друга знали. Были молодые и как-то хотели быть стильными, ну, как-то отличаться от серой советской массы.
Херберт шил и джинсы, для которых придумал лейбл Liberty, и модные в 70-е яркие пестрые рубашки с очень длинными концами воротников. Параллельно с пантомимой и шитьем занимался дискотекой, говорит, что их дискотека во Дворце культуры ВЭФ была лучшей из трех самых известных тогда рижских дискотек. И тут ему предложили поехать в Якутию, в город Мирный, где «Якуталмаз» отгрохал огромный Дворец культуры. Там обещали очень неплохие деньги, а главное — свободу творчества.
— Шесть лет я там пробыл, и за шесть лет я сделал группу сумасшедших молодых людей, ансамбль пантомимы «Подснежник».
Ансамбль объездил Советский Союз, даже до Москвы, до концертного зала «Россия», и мы, из странного места Мирный, выступали на больших сценах Советского Союза. И да! И получили звание Якутского комсомола, медаль 40-й номер, не знаю, где пропала, — вспоминает режиссер.
В Якутии было много интересных людей: тех, кто спасался в свое время от борьбы с космополитизмом и других советских репрессий, и самиздат там процветал. А потом Херберт с товарищами поставил провокационный спектакль-хэппенинг с дискотекой: о любви, поиске сытой жизни и равнодушии. Публике очень нравилось. Пришли туда и делегаты большого якутского съезда комсомола и, в отличие от других, «не просекли» сути происходящего, оказались теми самыми равнодушными, из-за которых всё плохое и случается. Такого позора Херберту простить не могли — и устроили судилище.
— Меня выгнали. Партийный деятель кричал на меня: «Таким как ты, Лаукштейн, места в Якутии нет!». Ну, я и уехал.
— Подожди, тебя ж там чуть на тряпки не порвали!
— Да, я почувствовал, что такое «ненависть масс». И это было страшное ощущение, то есть, действительно, я думал, что до дома не дойду с этой сцены, что меня там действительно порвут на части.
Это жуть! Это жуть, это когда масса объединяется в ненависти.
Но нет худа без добра — к тому моменту Херберт понял, что если хочет делать на сцене что-то профессионально, то надо учиться. Поехал в Москву, выдержал невероятный конкурс — 200 человек на место — и поступил в ГИТИС на режиссерский курс последовательницы Станиславского Марии Кнебель. Окончил с красным дипломом.
— Пару дней назад я вдруг в youtube нашел наш дипломный спектакль, который педагоги доверили мне делать, мюзикл «Клоп»: 30-летней давности, его можно посмотреть в трех частях на youtube. Ну, я был тронут.
Горбачев был уже, и перестройка, и в Европу мы попали как «спектакль перестройки».
Херберт говорит, что постановка была сплошным декадентством, его товарищи-соавторы, Юлий Ким, который в советское время вынужден был скрывать свое корейское происхождение и был Михайловым, и Владимир Дашкевич, перевернули «Клопа», а может, расшифровали настоящего Маяковского... После премьеры все проснулись знаменитыми. Первой капстраной, куда попал «Клоп», была Италия. Это был 1988 год, университет Болоньи праздновал 900 лет, на фестивале в честь этого события и был показан мюзикл. Газеты были полны восторженных откликов. И в Париже были на фестивале «Век Станиславского».
— На наш спектакль, и не только на спектакль, на наш урок-разминку, приходила Стелла Адлер, вся такая в шубах.
Живьем увидеть Стеллу Адлер, мать американского театра, это было такое событие, будь здоров. Да, этот спектакль много поездил по Европе, на разных фестивалях, и не только.
И вот после этого европейского фурора Лаукштейнс оказался ...в Лиепае. Получилось так — будущий режиссер в процессе обучения ставил спектакли, был совместный с Юрисом Карлсоном мюзикл «Оле Лукойе» по Андерсену в Театре оперетты. Режиссер Юрис Рийниекс тогда заочно учился в ГИТИСе и сказал, что Лиепайский театр ищет молодых режиссеров. Вскоре великий Ольгерт Кродерс, тогдашний худрук Лиепайского театра, привез в Москву свою знаменитую постановку чеховской «Чайки». Они познакомились, и в результате Херберт поставил в Лиепае «Позвольте войти» — две одноактные пьесы любимого сценариста Феллини Тонино Гуэрра. Получил диплом и уехал в Париж на лето. Для заработка ремонтировал квартиры и мог позволить себе по вечерам сидеть в ресторанчиках рядом с университетом Сорбонны.
— А по возвращению в Москву меня нашли. Сказали, что надо приезжать в Лиепаю, что Раймонд Паулс будет в театре и... Ну, одним словом, я приехал, тут было собрание, Кродерс уходил в Национальный театр, и тут вакансия появилась, там были четыре претендента, включая меня, потому что мне это предложили — быть претендентом на руководителя театра.
По этой первой постановке, как оно проходило, вся труппа стопроцентно проголосовала за меня. Таким образом я оказался в Лиепае.
Первую ночь в Лиепае Херберт провел в театре. Знакомые его предупредили — мол, не бойся, там у нас привидение ходит, Белая дама.
— Ну, я и увидел в первую ночь. Но, правда, конечно, фантазия делает всё, это в темноте просто белый халат на вешалке висел, а я вообразил, что это Белая дама. Ну, а следующая ночь у меня уже была в гостинице «Лива», помню, был такой конец дня, солнце, тишина вокруг... Вдруг какие-то крики на улице.
Смотрю — а там из ресторана какая-то компания выбежала. Один мужик бежит, другой за ним со столовым ножом, и что-то там кричит. А за этим мужиком, с ножом, уже целая толпа бежит и что-то кричит. Так они и бегали по этим рельсам кругами.
Труппа Лиепайского театра тогда насчитывала больше полусотни актеров, но молодых среди них не было. И Херберт набрал IV студию Лиепайского театра. Актеры того курса известны всем театралам Латвии — Эгон Домбровский, Инесе Кучинска, Эдгар Пуятс, Анна Путниня, Вита Варпиня, Сигита Евглевска... Но середина 90-х была тяжелым временем. Экономика в упадке, публике было просто не до театра. А в семье Лаукштейнсов ожидалось прибавление, и надо было зарабатывать. Херберт случайно встретил на улице знакомого, который на вопрос, чем он занимается, ответит: «Тяну резину». И Херберт решил последовать его примеру.
— Уже официально, легально, я стал работником Wrigly, чем занимался еще когда учился на первом курсе училища прикладного искусства.
Вот и там я проработал 12 лет, от мерчандайзера я быстро стал начальником, и региона, и Латвии, потом и Балтийского [региона]. Окончил я как региональный менеджер Балтийских стран с главным офисом в Вильнюсе.
Но Херберта все время звали обратно в театр, который переживал крайне сложные времена — директора менялись, люди разбегались. В какой-то момент мэр Лиепаи Улдис Сескс спросил у Лаукштейнса — мол, что с театром делать-то?! Тот посоветовал найти финансирование и набрать актерский курс. Но с обязательным условием — чтобы обучение происходило где угодно, но не в Риге! Незадолго до этого провалилась третья попытка обучения целевого курса для Лиепайского театра, снова молодые актеры остались в столице. Так появилось трехстороннее соглашение между Лиепаей, Академией культуры Латвии и Клайпедским университетом, был набран курс под руководством Витаутаса и Велты Анужисов.
Херберт оставался «серым кардиналом» — работал в Wrigly, но входил в Совет театра.
В декабре 2008 года, после долгих уговоров, вернулся в Лиепайский театр на должность директора. Сколько трудов было вложено в финансовое и творческое возрождение театра — отдельная и долгая история.
— Я делал только свою работу, я делал только то, что, как я понимаю, такое театр, что надо делать.
Я просто приглашал интересных режиссеров, чтобы были спектакли и для детей, и для любителей отдохнуть, и такие спектакли, которые провоцируют.
Ну, все это вместе надо было как-то организовать. Но самая главная ответственность была за этих молодых людей, которые, в принципе, по моему совету были собраны.
Молодые актеры пришли в театр в 2010 году. Сейчас в Лиепае ставят Джиллинджер, Лаура Гроза-Кибере и другие сильные латвийские режиссеры, россияне Константин Богомолов и Сергей Землянский, чья «Женитьба» произвела настоящий фурор на минувшей «Ночи лицедеев». Теперь очень важно удержать уровень, но творчество — материя тонкая, нежная и чувствительная, так что оставим эту тему и вернемся к нашему герою.
Херберт и великолепные рождественские концерты в театре ставит, а два года назад вышел на сцену в моноспектакле «Лифтоненавистник» в постановке Галины Полищук.
И театральная публика узнала, что директор театра еще и прекрасный актер, способный на тонкую и пронзительную игру.
Сейчас он опять вернулся к преподаванию — в Лиепайском университете оканчивает первый курс будущее пополнение Лиепайского театра. Лаукштейнс — и руководитель курса, и директор программы, и один из педагогов актерского мастерства.
— И вот при такой сумасшедшей нагрузке у тебя еще остается время на разные хобби. Насколько я знаю — горные лыжи, гольф, моржевание, теннис, велосипед... Что-то пропустила?
— Ну, хорошо-хорошо-хорошо. С велосипедом — да, я продолжаю дружить. В прошлом году я участвовал в команде своего друга, он немец, Ралф Тутенхаген, он делал тур 2200 километров вокруг Австрии. Он меня пригласил быть в команде. Ну, мы ездили, проехали, продержались полторы тысячи. До конца мы не доехали. В гольф я не играл уже несколько лет, просто ближайший гольф — это Рига.
То, что касается лыж — ну, как многие, раз в год на неделю становлюсь на лыжи. Если минус есть, то до Вентспилса добежать — это почаще по воскресеньям можно с детьми, мои дети тоже все на лыжах. Ну, что еще?
— Еще оставался теннис и моржевание.
— Теннис — я больше как ассистент дочери, потому что Катрина играет, я с ней с малых лет ездил по турнирам. Ну, сейчас она в Лондоне, а мои младшие с теннисом как-то не подружились, хотя оба пробовали. А настоящим моржом я себя назвать не могу, потому что я не участвую в этим публичным купаниях зимой. И, можно сказать, что грешу, уже пару лет иду в бассейн.
Такой вот человек-оркестр руководит Лиепайским театром. Херберт Лаукштейнс говорит, что останется в театре до тех пор, пока здесь нужен и ему самому хватит сил.
