Сеанс начался со смеха после слов главы кино ArtDocFest Виталия Всеволодовича Манского: «Пристегните ремни, отправляемся в 1953-й год — смотрим, как хоронят вождей, учимся и готовимся». Зал дружно засмеялся — в том числе и сидевший в пятом ряду всемирно известный уроженец Риги, солист балета Михаил Барышников. Впрочем, далее было не до смеха… Публика погрузилась в те скорбные во всех смыслах дни — кто-то искренне скорбел по уходу Сталина, кто-то в страхе ожидал, что будет дальше…
«Фильм включает в себя кадры с 5 по 19 марта 1953 года, — говорит сам Лозница. — С момента, когда страна узнала, что не стало Иосифа Сталина. Эта хроника снималась для фильма «Великое прощание», и тут есть еще одна загадка. Этот фильм снимали четыре режиссера — Сергей Герасимов, Георгий Александров, Михаил Чиаурели и Илья Копалин, в то время
это были гранды советского кино. Они за месяц сделали этот фильм, и он был показан только один раз для членов высшего советского руководства. И тут же благополучно отправлен «на полку» со всей хроникой и документальными журналами, которые параллельно с этой хроникой делались.
Масштабы съемок были таковы, что снимались по всему Советскому Союзу и во всех социалистических странах, даже в Китае и Корее. Снимали много, но из материалов, которые я видел, осталось 35 часов. И этот материал пролежал, наверное, до конца 1980-х годов — его достали из архивов и рассекретили.
Так получилось, что предыдущий фильм я тоже делал с Российским государственным архивом кино- и фотодокументов, который находится в Красногорске. Эта картина была связана тоже со сталинской эпохой, она была показана здесь в прошлом году. Это фильм «Процесс», рассказывающий о так называемом процессе над членами Промпартии в 1930-х. И узнав о том, что есть такой архив материалов о похоронах Сталина, я решил начать это делать. Начали в марте этого года, и фильм очень быстро создавался.
Фильм снимался на черно-белую пленку и на цветную, никто его не раскрашивал. Благодаря усилиям ребят, которые здесь присутствуют (из Латвии и Литвы), мы почистили и стабилизировали изображение, вы увидите, как это выглядит. Звук был почти весь воссоздан, кроме речей на Мавзолее.
По-моему, это был вообще первый раз в советском кино, когда вы слышите, как говорит Берия, как говорит Маленков, которого, наверное, уже никто не помнит.
Все остальное мы воссоздали вместе со звукорежиссером Владимиром Головницей».
Здесь нет ничего надуманного и нарочито художественного, как в недавно нашумевшем английском фильме «Похороны Сталина», который почему-то испугались и запретили с подачи российского Минкульта. Чистая документалистика, собранная из кусочков доступных кадров современным режиссером Лозницей — все по часам, если даже не по минутам. Другое дело, что похороны такого уровня — это уже отдельный спектакль, и только избранные знали, что там творится за кулисами.
Сразу же поражает техническое качество материала — это реставрация звука, когда по губам можно понять слова члена Политбюро Булганина, пожимающего руку очередному приехавшему в аэропорт из-за рубежа деятелю: «Честь имею!»
Фильм начинается с черной полоски — и сразу же первый кадр, как гроб с телом вождя вносят в Колонный зал Дома Союзов. Высокий человек в генеральской шинели, как дирижер, показывает: «Открывайте!» Открывают гроб. Тяжелое зрелище… И
все это — на два с половиной часа, когда вас, как в бреду, будет преследовать «Похоронный марш» Шопена, исполняемый на высочайшем уровне. А Lacrimosa из «Реквиема» Моцарта? А трагические ноты в финальной части Шестой («Патетической») симфонии Чайковского?
При этом — весьма синефильское кино. Здесь каждый кадр имеет значение. Действительно — в целом: нескончаемым потоком идут массы. Но отдельно — цепкий взгляд охранника. Движение руки «посетителя», который достает из кармана… театральный бинокль и смотрит в гроб: «Неужто?» Художники, живописующие с натуры великий труп. Глава Израиля Голда Меир. На целую минуту — сидящий сын Сталина, генерал Василий (вроде трезвый). Дочь Светлана, написавшая потом «Двадцать писем другу» — и это единственное документальное свидетельство последних дней Сталина. Для них это личное горе. И массы на улице — понятно даже не эксперту, что вот начало той знаменитой давки.
В тишине — вынос тела по лестнице. Поворот к Историческому музею. Маршал Буденный, несущий звезду героя на подушечке — за ним прочие маршалы. Въезд на Красную площадь. Лафет, запряженный лошадью. Тишина. Речи. Хрущев, Маленков, Берия. Конец траурного митинга. Маленков стоит победоносно — заложив по-сталински длань в мундир. Он — новый вождь.
Кульминация — заносят гроб в Мавзолей и тут — пролетает воробей. «Чик-чирик». Как пролетел? Узрел же внимательный Лозница такую деталь.
Черная полоса, все. Публика разбегается из зала. Но здесь вдруг продолжение. 19 марта, та же Красная площадь. Народные массы, море венков. И — «Песня о Родине» в исполнении великого тенора Сергея Яковлевича Лемешева.
«Светит солнышко на небе ясное,
Цветут сады, шумят поля.
Россия вольная, страна прекрасная,
Советский край, моя земля».
Публика выходила из зала тихо. Снаружи ждали следующие посетители, решившие посмотреть «Космическую одиссею» Кубрика. Видя Барышникова и других, выходивших в абсолютной тишине, они понимали, что эти зрители увидели что-то трагическое. Ну, «Государственные похороны». Или «Похороны государства»? Кому как удобнее переводить… Для кого-то похороны вообще — это напоминание о личной трагедии, у многих из нас уходили близкие. А для умного — напоминание, что не все вечно под луной. Все умрем. Кто бы ты ни был — вождь или раб. Смиритесь.
