А митёк остался!

— Когда я митькую, у меня одно настроение, одна «кисть» — я пишу с легкостью, иронией: это забава. Такие работы — веселые, лихие — результат митькования. Озорство здесь прямо необходимо. Это как анекдот рассказать, понимаете? А когда настроение лирическое и хочется «плюнуть в вечность», начинаешь рисовать в другом ключе. Скажу больше: в последние два года у меня появилось желание в лютый импрессионизм удариться. Я такое показываю впервые именно здесь: «Скоро осень» и «Гоголь». Все остальное — уже проверенное, выставлялось в России и за границей, печаталось в каталогах.

— Деревянный кот тельняшечного окраса — ваш скульптурный опыт? Где бревнышко нашли?

— В псковском лесу. Вырезал — вижу: котик готовый практически. Я только немножечко его подмазал.

— Какого художника вы в себе больше влюбите — лирика, «митьковальщика», скульптора, начинающего «жесткого импрессиониста»?

— Иногда мне вообще ничего не нравится и я задумываюсь, тем ли занимаюсь. Но если откинуть ложную скромность — мне нравятся все мои работы. Каждая картинка — это мой маленький ребенок. Я нарисовал, мне она нравится, и она пошла в мир — имеет право быть опубликованной, выставляться, уходить в частные галереи, музеи, куда угодно.

— Они у вас очень разные, эти дети.

— А разве бывают одинаковые дети? Если музыкант исполняет все произведения в одном стиле, концерт получается такой ну-удный, хочется зевнуть и уснуть. Так же и с выставками, так что я стараюсь свои работы разнообразить. Единственное, что их объединяет: все они создавались в хорошем настроении. Если оно у меня плохое, я не имею права брать кисть. Более того, в день,

когда я подумал о деньгах (у меня же много заказов!), если отправляюсь в студию с мыслью: о, хорошо, сейчас нарисую, потом продам... Все, надо сразу разворачиваться и идти заниматься другим делом.

— Все равно ничего хорошего не получится?

— Не получится.

Я должен рисовать только в хорошем — веселом, добром настроении.

Потому что любое произведение искусства — оно, как губка, впитывает в себя интонацию, состояние художника в данный момент. И потом отдает, разумеется. Представляете, если человек в неважном расположении духа рисует картину, а потом она висит у кого-то в спальне, в зале и потихоньку источает из себя то, что в нее заложено! Поэтому надо, чтобы у художника все время было хорошее настроение.

— Кажется, у митьков с таким настроением всегда все в порядке. А вы были бы художником, если бы не были митьком?

— Был бы. Несмотря на то, что я даже в художественной школе не учился и начал писать в 33 года. Я профессиональный моряк, потом, когда наступила перестройка, ушел в бизнес, но в последние лет семь занимаюсь только рисованием — слава Богу, меня это кормит.

— Как начинался художник Бушуев?

— Я сломал ногу, и ко мне домой, к внезапно обездвиженному юноше, пришел Анатолий Николаевич Елизаров — человек, которого я называю своим учителем. Он очень хороший художник...

— ...в 2006 году награжденный орденом Андрея Рублева за возрождение российских храмов...

— ...и вот он подарил мне этюдник, кисти, краски и сказал: делать тебе все равно нечего — рисуй. Не надо уметь — просто рисуй. И через год, в 1999-м, уже была моя первая выставка в Америке. Там я встретился с Митей Шагиным, там он увидел мою, как я ее называю, мазню и сказал: давай-ка, Бушуйка, к нам. В общем — пригласил. С 2007 года я участвую практически по всех совместных акциях митьков, в концертах, перформансах. Ну и параллельно делаю персональные выставки.

— На этой выставке много псковских мотивов.

— Родился я в Питере, а мастерская у меня во Пскове, и дом у меня во Пскове. И есть студия под Псковом, в небольшой деревне, которая называется Митковицы. Но я путешествую, все время перемещаюсь и не могу сказать, что я коренной пскович.

В Словении я считаю себя коренным словенцем, в Сербии — коренным сербом, а когда долго нахожусь в Германии, я вообще себя немцем считаю. Где мне хорошо, там я и нахожусь.

— В Риге вам хорошо?

— В Риге мне очень хорошо, потому что у меня здесь живут хорошие друзья. И в Риге я много чего нарисовал — вот эту «Дорогу на Псков», например, пасмурную немножечко. Больше всего мне нравится писать с натуры, просто и хрестоматийно: сел на табуреточку, поставил этюдник, и рисуй. Пейзажи — моя излюбленная тема. А портретов мало. Вот «Девушка с гамбургером». Меня спрашивают: почему у нее шесть пальцев?

— Да, я тоже пальцы пересчитала.

— Потому-то и шесть пальцев, что не надо есть нездоровую пищу!

— А здесь что у вас за нездоровая колбаса изображена?

— Это зельц, культовый митьковский продукт. Когда движение образовывалось в 1980-е годы, в магазинах колбасы не было, но был гадкий, зеленый такой, зельц. Который митьки умудрялись перемешивать с черным хлебом и закатывать в трехлитровые банки. Даже когда Макаревич пригласил нас на «Смак», мы ничего умнее не придумали, как зельц приготовить и в банку закатать.

— Тоже ведь — митькование.

— Митьковать — значит весело, разухабисто проводить время, по-доброму шутить, подбадривать друг друга.

— Тогда расскажите о своей шапочке. Дмитрий Шагин свидетельствует, что она хорошо на таможне помогает. Там видят «дуралея в шапочке» и думают: ну что плохого такой может через границу провезти!

— Друг их шьет, а я разрисовываю, штук 30 уже разрисовал. Я называл их тюбетейками, пока московская журналистка Оля Калашникова не назвала бушуйками. Это как на холсте рисовать, но холст натянут, а тут все корчится, морщится в руках, когда ты рисуешь, и получается что-то очень интересное. Ни одной плохой бушуйки я еще не видел.

— На ней «ёлы-палы» написано.

— И написано, и нарисовано. Вот

видите: елка, елка и две палки, ёлы-палы.

— Митьки — они какие? Что их объединяет?

— Они разные. А объединяет их позитивный взгляд на мир, доброта, душевность, ну и способность к легкому озорству. Впереди, на боевом коне, Митя Шагин как основатель движения. А мы поспешаем сзади.