ПЕРСОНАЖ
Николай Балашов, 45 лет (родился 12 июня 1872 года).
Интеллектуал, член партии кадетов. До войны был преподавателем русского языка и истории в Academia Petrina (Митавской мужской гимназии). В 1915 году гимназию эвакуировали в Таганрог. Николай, однако, остался в городе — из-за жены, балтийской немки Эмилии, которая уезжать не хотела. Николай — один из немногих русских, оставшихся в Елгаве (Митаве) и после ее занятия немецкими частями. В рамках проекта #LV99плюс Николай время от времени делает заметки в дневнике и записи в Facebook.
После обеда* я прогуливался по Митаве и встретил знакомого, которого не видел уже давно — господина Бикстиньша. Он во время войны бежал, пережил страшное время в Харькове, а домой добрался совсем недавно — в конце июля, и ему обвыкнуться в новом положении до сих пор трудно. Господина Бикстиньша даже не пришлось особенно упрашивать, чтобы он поведал, что именно ему претит и каковых успехов он добился, возвратившись в Балтию.
Знакомый мой войну пережил в Харькове, где
за эти годы появилась внушительная община латышских беженцев.
После первой трудной зимы латыши там весьма неплохо обустроились — создали свою школу, театр, и даже издавали газету. Харьков стал одним из значительнейших центров для латышских беженцев. Даже вопреки всей сумятице, латышам там жилось вполне привольно, лишь с прошлой зимы все острее ощущалась нехватка продуктов.
Когда германцы завершили весеннее наступление, многие стали надеяться на скорое возвращение. Однако пришлось дожидаться до самого начала июля — лишь тогда дали разрешение выехать. Харьков и прочие малороссийские города с первой волной покинула почти тысяча беженцев, посаженная в четыре эшелона.
Путь домой вел их из Харькова в Гомель, после в Пинск, а оттуда через Вильну в Митаву и Ригу.
Сперва трудностей не было, только продвижению препятствовала забастовка железнодорожников. Между Харьковом и Гомелем положение в деревнях вполне терпимое, удалось даже весьма задешево купить продуктов. Однако, когда двинулись дальше на запад от Гомеля, в глаза бросилось ужасающее запустение: повсюду, где долго держали фронт, одни окопы, дома же разрушены, поля заросли.
Самая значительная задержка вышла близ Пинска, откуда германское высшее командование запретило выезд.
Беженцев согнали в карантин из-за сообщений об эпидемии холеры в Харькове. Карантинной зоной назначили пустые армейские временные бараки, где беженцев продержали неделю.
Условия были чрезвычайно тяжелы: влажный болотный воздух и теснота благоприятствовали распространению болезней, питание же было столь ужасающим, что к выдаваемому супу многие не могли притронуться. Люди пытались перебиваться теми крохотными запасами, что до этого приобрели у крестьян.
Через неделю германцы удостоверились, что ни у одного беженца нет холеры, и всех выпустили.
Но, пока ждали разрешения, большинство уже успело заразиться чем-то еще.
После освобождения препятствий уже не чинили, германцы даже пытались наладить беженцам на каждой остановке по тарелке супа и куску хлеба. Хотя, как и прежде, похлебка оказалась не высшего качества, как признался господин Бикстиньш,
в целом германская администрация живее интересовалась судьбой беженцев, чем царская администрация в хаосе эвакуации.
Путешествие завершилось ранним утром 20 июля, когда беженцы смогли наконец покинуть вагоны.
ПРОЕКТ
#LV99плюс включает в себя и попытку реконструкции исторической реальности в сети Facebook.
Поведав о пережитом, господин Бикстиньш поделился, что все же не уверен в правильности своего решения. Рига и Митава предстали весьма неприглядными, улицы неожиданно пусты, а работы нет.
По сравнению с Харьковом, в обоих городах условия значительно более тяжелые.
Даже если удается найти работу, плата в пять раз ниже, а продукты дороже. Некоторые беженцы даже пишут своим друзьям в Харьков, предупреждая, чтоб те повременили с возвращением.
(* 1918 год, 15 августа. Запись в дневнике.)