#LV99плюс Жизнь Екатерины Павловой от монастыря до двух полюсов ужаса

Обратите внимание: материал опубликован 4 года назад

После освобождения Двинска от большевиков Екатерина обнаруживает себя брошенной на произвол судьбы в полуразрушенном городе. Он провожает ее взглядом выбитых окон пустых домов на обезлюдевших улицах, он воет какими-то по-особенному печальными ветрами.

ПРОЕКТ

Проект #LV99плюс, начатый осенью 2017 года в честь столетия Латвии, близится к финишу. Мы прожили с виртуальными персонажами этого исторического сериала более двух лет — с осени 1917 до ранней зимы 1919-го. Однако просто оставить наших героев на пороге 1920 года мы не можем — и потому коротко рассказываем о том, что же с ними было дальше.

Вестей от сестры с мужем, уехавших с эвакуированным заводом, нет. Екатерина, пережившая целую череду войн и гибель двух империй, вынуждена теперь искать свою путеводную нить среди осколков привычного мира. Не чувствуя себя своей в прежде знакомом городе, который и называется-то ныне по-другому, она вновь находит опору в том, кто никогда не покидает ее и остается с ней в самые страшные минуты — в Боге.

Екатерина становится послушницей Иллукстского в честь Рождества Пресвятой Богородицы женского монастыря. Игуменья Евгения и несколько монахинь пару лет как вернулись из эвакуации, они восстанавливают разрушенную обитель и с радостью принимают Екатерину.

Но в 1921-м, когда латышская бесстыдная власть отнимает храм и большую части земли, чтобы отдать католикам, для Екатерины выбирают иное послушание — она начинает ухаживать за пациентами в новой военной больнице. Она заботится не только об их телах, но и о душах — обсуждает с ними Библию, беседует о Боге. С самыми упрямыми, кого подобные разговоры вводят во грех гневливости, читает местные газеты: о выборах думы, о том, что Краслава, Ливаны, а позже Балвы, Прейли и Виляны стали городами, о ремонте железнодорожного моста, о латгальском празднике песни, о банде япончиков и многом другом. У Екатерины — позже сестры Варвары — прочие события мира дольнего не вызывают интереса.

Когда все вокруг начинают рассказывать, как хорошо быть латышом, и неправильно — русским, немцем и евреем, сестра Варвара с болью осознает, что настали последние дни. Она берется толковать Откровение Иоанна Богослова: красный дракон, убеждена она, это большевистская власть. Ульманис становится единоличным правителем, и однажды в иллюстрированном журнале в репортаже с сельскохозяйственной выставки сестра Варвара видит его фотографический снимок с белым конём. Он — завоеватель, уверяется монахиня. Выводам ее находится и еще одно подтверждение, когда сообщается, что вода в самой глубокой скважине страны —вырытой в Даугавпилсе — оказывается слишком соленой. Воистину, «третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки».

В день прихода Советов сестра Варвара видит полевую кухню, которую, понукаемый усталым красноармейцем, тащит рыжий конь. Увидев его, она окончательно утверждается в мысли, что дни мира сочтены, и каждому воздастся по делам его — и оттого встречает перемены со смирением и без прежней ненависти к «сатанинской власти».

Появление немцев поначалу кажется ей также вполне предсказанным — ибо должен прийти всадник на вороном коне, имя которому Голод. И впрямь: немецкую легкую артиллерию тащат многочисленные кони, но лишь один из них — черный.

Сестра Варвара вспоминает прошедшие 25 лет и уверяется, что эта власть, как и многие до нее, накроет город волной — и волной же вскоре отхлынет. Она даже немного посмеивается над «красными»: им вот уже в который раз пришлось оставить Даугавпилс.

Но то, что происходит потом, разбивает душу сестры Варвары, нарушает смиренность ожидания ее, превращает каждый день в невыносимый ночной кошмар, полный боли и страданий — ее и ближних. Вся тяжесть мировой скорби опускается на ее плечи. Она разрывается между двумя полюсами ужаса, двумя кругами ада — еврейским гетто и шталагом-340.

По утрам сестра Варвара отправляется к Крепости, куда привозят пленных «красных». Она стоит у дороги, молится и осеняет крестным знаменьем толпу исхудавших, словно скелеты, униженных, избитых и пока — скорее всего, совсем еще ненадолго — живых пленников, которых гонят на работу. Она не может дать им хлеба — за это град жестоких ударов посыплется и на узников, и на помощника, она не может с ними поговорить — кара будет такой же. Однажды при ней сердобольного селянина, попытавшегося бросить пленникам еды, избивают и уволакивают прочь. Позже сестра Варвара узнаёт, что тот оказался в тюрьме. Она стоит и смотрит на колонну, на серые лица, на лежащую у дороги еду, которую несчастные люди не смеют поднять, поскольку это грозит смертью, на след, который колонна оставляет за собой — тела убитых, провинившихся неловким движением или шедших слишком медленно. Хоронить их нельзя. Сестра Варвара стоит на обочине и плачет от бессилия. В своем дневнике она пишет горькое: не могла и представить, что душа так будет болеть за пленных «красных».

Днями же сестра Варвара ходит по мастерским, где работают евреи — такие же исхудавшие, испуганные, обессилевшие, утратившие надежду и униженные. Она старается тайком передать им немного хлеба — если спрятать под одежду, можно вечером пронести с собой и покормить семью, у кого она еще осталась. Иногда удается побеседовать с евреями и узнать о творящемся в гетто. О голоде, о болезнях, о постоянном страхе смерти, о том, как немцы делят людей на две колонны — тех, кто пока оставлен жить, и тех, кому предстоит умереть. О том, как десятки людей уводят в лес — а потом на ком-то из городских видишь знакомую одежду.

Сестра Варвара ходит по улицам с каждым днем все более страшного города и видит молодых парней. Некоторых она знала еще мальчишками — выхаживала от недуга, трепала по голове, кормила конфетами, утешала. Теперь они выросли, шагают героями и исполняют немецкие приказы, в том числе и страшные.

Ночами она молится, распластавшись на полу, и просит Господа научить ее, указать путь, способ или уловку, как спасти всех этих несчастных. Но испытание ей послано суровое, и боль копится в ней, терзает душу и делает каждый день все более мучительным.

Однажды сестра Варвара видит сидящую на тротуаре немолодую еврейку с ребенком лет трех — взгляд женщины безумен, но она пытается успокоить хныкающую малышку. Ребенок держит в ручке игрушку-лошадку, грубо вырезанную из кусочка серо-зеленого картона. Над еврейками стоит немец и кричит что-то, замахиваясь прикладом. Сестра Варвара, ничего не успев даже подумать, повинуясь единственно велению души, бросается под удар. Приклад приходит ей в висок, и она падает с рассеченной головой. Слава Богу, что она так и остается лежать без памяти и не видит, как старуху и девочку возвращают в колонну, которая идет на Погулянку.

Ближе к вечеру сестру Варвару находят и относят в Борисоглебский храм. Там ее удается выходить — но ясность ума к ней более не возвращается: она почти всегда приветлива и светла лицом, улыбается и тихо смеется чему-то своему, потаенному, но вдруг может безутешно разрыдаться и проплакать несколько суток кряду. Она понимает простые просьбы и может выполнять простые работы, и ее призревают при храме. Когда в 1953-м коммунисты закрывают Иллукстский монастырь, монахини, собирая вещи, находят и тетрадь с толкованием сестры Варвары, и ее записки, сделанные безукоризненно аккуратным почерком. Но уже некому свидетельствовать, уже никто и не помнит, что автор — «блаженная из Борисоглебского».

Сестра Варвара, в миру — девица Екатерина Владимировна Павлова, преставилась на Пасху в 1972 году.

Упокой, Господи, ее безгрешную душу.

Заметили ошибку? Сообщите нам о ней!

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Сообщить об ошибке.

По теме

Еще видео

Еще

Самое важное

Еще