Как Запад выиграл Холодную войну и проиграл наступивший мир

Обратите внимание: материал опубликован 3 года назад

С момента окончания Холодной войны США стремились узаконить свою глобальную гегемонию, объясняя ее необходимость продвижением либеральной демократии. В реальности же с 1990-х годов демократия в мире в целом не слишком продвинулась. Едва ли не единственным исключением стали рыночные и демократические преобразования в Восточной Европе — которые подвергаются все большей угрозе из-за местных национализмов, полагает британский политолог Анатоль Ливен.

Ливен — потомок остзейского курляндского княжеского рода Ливенов. Родился в Лондоне в 1960 году. Получил степень бакалавра истории в Кембриджском университете, работал корреспондентом газеты The Times в странах бывшего СССР, в 1990—1992 годах жил в странах Балтии, затем в Москве. Был старшим научным сотрудником Института мира в Вашингтоне, старшим редактором и экспертом по бывшему Советскому Союзу в Международном институте стратегических исследований в Лондоне. Автор ряда книг о борьбе стран Балтии за независимость, отношениях Украины и России, американском национализме и других.

В большом материале, размещенном на портале британского журнала Prospect, Ливен анализирует допущенные странами Запада ошибки в период после конца Холодной войны. Первая и вторая части изложения статьи Ливена были опубликованы на портале Rus.Lsm.lv 19 и 21 сентября.

Гляжусь в тебя, как в зеркало

Единственный великий триумф демократизации в сочетании с реформой свободного рынка произошел — или казалось, что произошел — в посткоммунистических государствах Центральной и Восточной Европы, и этот успех бесконечно приводился в качестве образцовой политической и экономической реформы во всем мире, пишет Ливен.

Но, живописуя успешность восточноевропейских реформ, на Западе «забыли» отдать должное центральной роли местных национализмов.

Говорить об этом в те времена означало оказаться фактически исключенным из приличного общества, потому что это ставило под сомнение очевидное превосходство и всеобщую привлекательность либеральной реформы. В подавляющем большинстве западных установок национализм был предрассудком, быстро теряющим власть над людьми, которые, как предполагалось, получив выбор, будут действовать как рациональные потребители, а не как граждане какой-то конкретной страны.

Более восторженные технократы воображали, что само национальное государство (кроме США, конечно) обречено на отмирание. Такую же картину рисовали для западных наблюдателей и аналитиков либеральные реформаторы в этом регионе — вне зависимости от того, насколько искренне они сами были в этом убеждены. Но они знали, что именно хотели услышать их западные спонсоры:

«Западная экономическая и культурная гегемония породила совокупность иллюзий — своего рода «игру в зеркало»: местные информаторы выдавали ложные образы Западу, которые затем отражали их обратно на восток».

Тем не менее, продолжает Ливен, не нужно было даже выезжать далеко за пределы центральных городов Восточной Европы, чтобы обнаружить — значительная часть населения возмущена нравственными и культурными переменами, «предписанными» ЕС, крахом системы социальной безопасности и захватом государственной собственности (по инициативе Запада) бывшими коммунистическими элитами.

Так почему же восточноевропейцы целиком «проглотили» западный либеральный пакет того времени? По мнению британского политолога, они сделали это именно из-за своего национализма:

«Их убедили в том, что если они не заплатят культурную и экономическую цену за вступление в ЕС и НАТО, то рано или поздно вернутся под страшную гегемонию Москвы. Для них нежеланные реформы были ценой, которую следовало заплатить за американскую защиту.

Неудивительно, что как только членство в этих организациях было обеспечено, началась мощная популистская и националистическая реакция».

Последствия слепоты к национализму

Слепота по отношению к силе национализма привела к целому ряду плохих последствий для западной политики и сплоченности Запада. В Восточной Европе со временем результатом станет политически почти безумное решение ЕС попытаться приказать местным народам — с их глубоко укоренившимся этническим национализмом и горькими воспоминаниями о внешнем диктате — принять большое число мусульманских беженцев. Популистская реакция в Западной Европе привела к «брекситу» и резкому упадку центристских партий в ЕС, отмечает Ливен.

В более широком смысле эта слепота привела к тому, что

США серьезно недооценили силу националистических настроений

в России, Китае и Иране. Власти этих стран сумели направить эти настроения против местных либералов, обвинив их в том, что они являются марионетками США.

Российские либералы в 1990-е годы не были «агентами США» как таковыми, но крах коммунизма привел некоторых из них к слепому преклонению перед всем западным и безоговорочному принятию политики США. С точки зрения имиджа это делало их похожими на лакеев Запада. С точки зрения политики это привело к проведению «шоковой терапии», за которую выступал Запад. В сочетании с чудовищной коррупцией и ужасающим крахом единого советского рынка воздействие на российскую промышленность и уровень жизни простых россиян оказалось разрушительным.

«Многие либералы производили впечатление людей, которым происходившее в те годы обнищание населения России было абсолютно безразлично. На заседании Фонда Карнеги в Вашингтоне бывший премьер-министр Егор Гайдар хвастался: американская аудитория аплодировала ему по поводу того, что он разрушил российский военно-промышленный комплекс. О том, что в результате были уничтожены средства к существованию десятков миллионов россиян и украинцев, там не упоминалось.

Такое отношение подпитывалось презрением, которое испытывали представители высокообразованного класса Москвы и Санкт-Петербурга к рядовым россиянам, которых называли Homo Sovieticus и рассматривали как низший некультурный вид, мешающий либеральным элитам занять свое законное место среди «цивилизованных» народов Запада.

Я хорошо помню, как один российский либеральный журналист заявил о своем желании стрелять из пулемета в толпы пожилых россиян, которые выходили на демонстрации против снижения пенсий. Присутствующие западные журналисты ответили, что это, возможно, немного чересчур, но все же извинительно, поскольку в основе своей такие умонастроения были правильными. Российские либералы 1990-х были безумцами, демонстрируя такое презрение людям, чьи голоса им нужно было завоевывать», — вспоминает Ливен.

Закон бумеранга

Если мировой порядок после Холодной войны был формой империализма США, то теперь он выглядит империей, в которой гниль с чрезмерно растянутой периферии уже распространяется и на само ядро. Экономические и социальные модели России и Украины 1990-х вернулись, чтобы терзать Запад, хотя пока что в более мягкой форме.

Массовое разграбление российской государственной собственности и систематическое уклонение от уплаты налогов российскими и украинскими олигархами стало возможным только благодаря помощи западных банков, которые выводили вырученные средства на Запад и в страны Карибского бассейна. Это преступление вуалировалось (в журнале Economist в том числе) эвфемизмом «бегство капитала», отмечает политолог.

Как заметил британский политик Питер Мандельсон, правительство Тони Блэра «крайне расслабленно относилось к несметно разбогатевшим людям, пока они платили налоги».

Однако суть в том, что

большая часть грязных российских, украинских, нигерийских, пакистанских и прочих денег, стекавшихся в Лондон, была не только украдена, но и не обложена налогами, чем нанесли двойной ущерб населению стран, из которых эти деньги выводились.

Еще один печально известный эвфемизм — «упрощенное регулирование» — в действительности обозначал разрешение этого процесса.

«Однако вскоре последовало заслуженное возмездие — «упрощенное регулирование» подготовило почву для экономического кризиса 2008 года на самом Западе. И западные экономические элиты (особенно в США) также воспользовались такой возможностью, чтобы перевести свои деньги в налоговые «тихие гавани». Это серьезно подорвало веру простых людей на Западе в то, что одни и те же законы писаны и для них, и для богатых», — отмечает автор.

«Возможно, самый главный урок периода после Холодной войны состоит в том, что стабильный и здоровый политико-экономический порядок должен основываться на неких минимальных моральных ценностях.

Но заявить об этом западным экономистам, бизнесменам и финансовым журналистам в 1990-х годах означало бы получить снисходительное презрение, как если бы вы были религиозным чудаком.

Единственной признанной ценностью была акционерная стоимость — валюта, благодаря которой преступления российских олигархов могли быть оправданы, поскольку украденные ими компании имели «добавленную стоимость». Любое беспокойство по поводу долга перед российским народом в целом — или тот факт, что терпимость к этим преступлениям делает гротескным требование честности от полицейских или государственных служащих, отклонялось как неуместная сентиментальность».

«На Западе мы видим последствия таких умонастроений, характерных для целого поколения», — признает Ливен. По его словам, западные финансовые элиты в большинстве своем не занимались открыто противозаконной деятельностью. Но опять же, обычно в этом не было необходимости, поскольку «правительства облегчили им соблюдение буквы закона, разрывая его дух на куски».

Как писал комментатор журнала Atlantic Франклин Фоер: «Нью-Йорк, Лос-Анджелес и Майами присоединились к Лондону в качестве самых желанных в мире пунктов назначения для отмытых денег. Этот бум обогатил американские элиты, которые сделали его возможным, и при этом испортил политические и социальные нравы страны. В то время как все остальные провозглашали зарождающийся глобалистский мир, который примет лучшие ценности Америки, [Ричард] Палмер [бывший руководитель отделения ЦРУ в Москве] заметил страшную опасность противоположного процесса: ценности клептократов станут и американскими тоже. Этот мрачный прогноз приближается к осуществлению».

«Те, кто анализирует связь между Россией и администрацией Трампа, ищут не в том месте.

Объяснение успеха Трампа не в том, что Путин каким-то образом заворожил американских избирателей в 2016 году. Дело в том, что брошенный элитами народ тяготеет к радикальной политической реакции

и что общества, чьи экономические элиты превратили этику в шутку, не должны удивляться, если их политические лидеры тоже станут жуликами», — резюмирует Анатоль Ливен.

Заметили ошибку? Сообщите нам о ней!

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Сообщить об ошибке.

По теме

Еще видео

Еще

Самое важное