Накануне министр иностранных дел Эдгар Ринкевич («Единство») признал в интервью LTV, что «можно долго дискутировать, насколько успешной была интеграция мусульман в Западной Европе», но проблема радикализации молодых мусульман существует уже более десяти лет.
«Эти люди не смогли интегрироваться, они создают собственные закрытые общины. Это то, что мы говорим Европе: мы не готовы взять больше беженцев, чем обещали, поскольку мы видим происходящее в Европе. И мы бы не хотели повторять [ее] ошибок. Другой вопрос – как не допустить этого», – сказал министр.
Это заявление главы МИДа, который публично впервые связал проблему беженцев с угрозой терроризма, стало свидетельством нового дискурса: ранее подобные параллели позволяли себе только маргинальные политики и «желтые» масс-медиа.
«Отчасти это так и есть, – заявил политолог Андрей Бердников. – Если раньше термин «политкорректность» нес в себе позитивную составляющую, олицетворяя политику мультикультурности и т.д., то сегодня это стало словом, над которым смеются, говорят «заигрались в политкорректность», и такое позволяют себе даже представители истеблишмента. Даже Вышеградская группа! Это говорят уже респектабельные политики.
Тут в дискуссии [мусульманские] гетто упоминали, и хочу сказать – конечно, спецслужбы могут сотрудничать между собой сколько угодно, но если не думать о том, как социально вовлечь... Я сегодня по ВВС слушал интервью с представителями такого гетто в Брюсселе, и они говорили: у нас 40% безработных. Это третье поколение мигрантов, которое, как правило, считается наиболее склонным к радикализации. Естественно, эти люди не чувствуют никакой принадлежности [к стране, где выросли], ищут самоидентификации (..), и это за счет них пополняется ИГИЛ. То, что они в Европе не подключены к социальной жизни – вот это и есть комплексная проблема».
Поэтому то, что Латвия отказывается принять больше беженцев, чем уже согласилась взять на добровольных началах, означает, что она просто пытается избежать тех же проблем, подчеркнул советник министра иностранных дел Виктор Макаров:
«Мы принимаем столько, сколько действительно можем принять – нормально, так, как это надо делать, чтобы не возникало проблем с интеграцией. Если мы этого не сделаем, то проблемы в первую очередь будут у самих людей, которые сюда приедут. То, что мы делаем – нужно делать качественно, чтобы был положительный результат для обеих сторон, - сказал он. – Интеграция является ключевым моментом.
То, что мы видим сейчас, иллюстрирует очень простую вещь: отсутствие нормальной интеграции в обществе создает почву для втягивания людей в такие экстремистские идеологии».
Видя те ошибки и упущения, что были в странах Западной Европы, где миграция происходила долгое время, можно сделать вывод, что именно они привели к печальным последствиям, считает Макаров. Ведь теракты в Париже и Брюсселе совершали местные жители, отменно говорящие на родном французском языке. Отличие Брюсселя в том, что там «в той или иной степени мусульманами» будут себя считать порядка 20% жителей, признал он. Так что люди, которые страдают от терактов в Брюсселе – зачастую тоже мусульмане.
«На самом деле почему-то мы постоянно представляем интеграцию иммигрантов как движение в одном направлении, – отметил социолог Денис Ханов. – Но те люди, которые приехали, прежде всего являются людьми! Мы забываем здесь гуманистический аспект. Да, он сейчас не в моде, и телезрители могут направить свой поток народного гнева на меня.
Но эти люди (мигранты) выйдут на улицы, они имеют право на уважение, в том числе и к их культуре, к исламу, к их визуальному образу. Они не обязаны одеваться в джинсы и капюшон только для того, чтобы нас успокоить! Мы, принимая их, должны работать и над собой тоже. Потому что, если уж говорить об эгоизме европейцев – эти люди нужны нам и с точки зрения экономического ресурса».
Поэтому сейчас, по мнению Ханова, самым большим вызовом для общества является принятие людей исламской культуры. Опасность для Латвии в том, что у нас, в отличие от стран Западной Европы, не существует сети общественных организаций, форумов, которые становятся площадкой для поиска точек соприкосновения, например созывают советы христиан и мусульман, обсуждают проблему ненависти и ксенофобии в СМИ и так далее. Этих встроенных в европейское общество механизмов самосохранения у Латвии еще нет, говорит Ханов: «А они сейчас включаются там автоматически, как противоядие от вызванной терактами паники».
Налицо кризис политики мультикультурализма в Европе, считает он, поскольку мультикультурализм подразумевал невмешательство госструктур в жизнь, культуру и быт общин иммигрантов. Языковые моменты еще усугубили их изоляцию, способствовали появлению компактных поселений мусульман.
«Мусульмане прекрасно интегрируются – первое поколение, второе! Так что с третьим поколением проблема упирается в высокую молодежную безработицу и с том, что, скажем, во Франции общество до сих пор – белое, католическое или «левое» общество с достаточно сильной элитной (кастовой) структурой и в образовании, и в обретении рабочего места, и в том, как элита воспроизводится, – говорит Ханов. – И те проблемы, что были в 2005 году, когда подростковые банды громили богатые предместья Парижа, были лишь началом».
Радикальной идеологии проникнуть в сознание человека, являющегося французом в третьем поколении, оказалось лишь поэтому легко. Ведь общество, против которого молодые радикалы устраивают теракты – это их же общество. Такое стало возможным именно из-за «маргинализации небелого, неевропейского, нехристианского населения», подчеркивает эксперт.
