Ну сколько можно про искалеченных нелюбовью, невниманием, непониманием детей? Сколько можно про черствость и глухоту взрослых? И вообще про беспросветность, которая «наше всё» в современной русской литературе? Евгения Некрасова в ответ (будто) пожимает плечами и (будто) говорит: пока где-то хоть одна «Катя катится-колошматится».
Ārpus ētera
Смотришь на толстую и какую-то очень плотную книжку — буквы мелкие, страниц много: все они будто толпятся под светлой обложкой, вызывающей четкое желание дотронуться, прикоснуться, погладить. Количество иллюстраций стремится к нулю — Мария Степанова ценит слова. Большой поэт, она находит возможность облечь в них если не всё, то почти всё.
«Рукопись, найденную в саквояже» рижского писателя Станислава Рубинчика попробуй еще найди. Придется, скорее всего, идти в библиотеку. Маленькая (сегодня сказали бы, карманная) книжка 1978 года издания. Но не в традиционном мягком, а в крепком, «твердом» переплете. Написанная 40 лет назад, будто спрятавшаяся в библиотечном архиве, она стала неожиданным открытием для меня, сорокалетней же.
Бывает такой снег, которого долго ждешь. Когда он — легкий, воздушный — бесшумно выпадает, радуешься как дитя малое. Бежишь во двор. Хочется слепить снежок, кинуть его в окно соседям, мол, выходите — поиграем. А снег не лепится… Так и с последним романом фандоринской серии Бориса Акунина «Не прощаюсь»: терпеливо ждешь выхода, наконец-то берешь его в руки, а он рассыпается, и ничего с этим не поделать: не лепится.
В начале недели жюри российской премии НОС определило (по крайней мере, для себя) главную книгу 2017 года. Премией наградили роман Владимира Сорокина «Манарага» (Corpus, 2017). Литэкспертное сообщество недовольно буркнуло в ответ и назвало жюри наивным. Последнее того не отрицало и, по словам одного из заседателей, при выборе победителя руководствовалось отношениями, в которые вступало с заявленными произведениями. Камингаут: вот четыре романа Сорокина, с которыми в личных отношениях состояла я.
Дано: протагонист — сорокалетний доцент, ученый в первом и, вероятно, последнем поколении. Специализация — санскрит. Время действия романа — наши дни. Место — Санкт-Петербург. Свет — «дневной», белый до боли; там «белая лента», «белые стены», «белый песок». «Белые ночи» напрашиваются сами собой. Харизмы у доцента не имеется, амбиций — тоже. Откуда-то взялись жена, машина и любовь к минеральной воде Evian.
Не спеша рассматриваю карту, веду по ней указательным пальцем: от нас до Екатеринбурга всего пять секунд, даже если двигаться очень медленно и с несколькими остановками. Мне не случалось бывать там. Кроме вчера и позавчера. В Екатеринбурге было беспросветно холодно, а «Петровы в гриппе и вокруг него». Хотя здесь, в Риге, тоже вполне сезон.
«Даниэль Штайн, переводчик» Людмилы Улицкой — совсем не очевидная книжка для чтения по следам признания Яниса Рокпелниса, продиктованного такими же неочевидными обстоятельствами.