...«Вот, в Kurzemes Vārds в 2002 году целых две страницы про меня было, и фотографии тут старые. Это в армии, я пел в хоре Московского военного округа — вот я в последнем ряду, самый высокий, стою возле ноздри Ленина», — Андрис Зидерс показывает на снимок группы солдат на фоне огромного портрета вождя мирового пролетариата. И смеется заразительно.
Мы удобно устроились в одной из комнат филиала Лиепайского музея «Лиепая в оккупационных режимах», где размещена выставка «Жизненные истории в тени красного террора». Очень символично получилось. Об этом интервью Rus.lsm.lv и председатель Лиепайского клуба политически репрессированных Андрис Зидерс договорились еще в марте, в день памяти жертв депортаций 1949-го... Разговариваем на латышском, но какие-то слова, фразы, диалоги Андрис произносит на русском. Очень смачно у него получается.
Во глубину сибирских руд
Волость Ранькю в 10 км от Скрунды, тогда это был Кулдигский край. Большое крестьянское хозяйство — земли около 86 гектаров, и половина — пахотная земля, большие пастбища и лес. 18 коров, 8 лошадей, свиньи... Андрис с гордостью рассказывает, что и масло они делали, и даже документы нашлись, что в Англию отправляли.
«После войны наш дом стал колхозной фермой. Да, прямо в жилом доме коровы были, стойла для лошадей... Когда старший брат в 1961-м вернулся, его туда даже не пустили. “Нечего вам тут делать”, так и сказали», — говорит Андрис Зидерс. Братьев было трое. Он — средний из трех братьев.
Родители поженились в 1925-м, два года спустя родился старший брат Вилнис, в 1937-м — Андрис, в 39-м — младший, Марис. В том же дедовском доме жила и сестра матери с мужем и двумя сыновьями.
От новой советской власти ничего хорошего не ждали... И наступил черный день 14 июня 1941 года. Около шести часов утра заехала во двор машина — офицер, двое солдат и один из местных стукачей. «Вина» Зидерсов была не только в том, что работали они с утра до ночи в собственном большом хозяйстве. Все было гораздо хуже: отец, Николай Зидерс, был казначеем общества айзсаргов Кулдигского округа.
«Отца в это время дома не было, он с лошадьми в лугах был. Мог бы и исчезнуть... Но вернулся, не оставил семью. Нас всех, девять человек, погрузили в машину и привезли в Скрунду на вокзал. Никто ничего не знал. Думали, что вместе будем... Но на вокзале разделили — мужчин отдельно, женщин с детьми отдельно. Zem štikiem и по вагонам», — рассказывает Андрис.
В пути провели около недели. Оказались в Красноярском крае, в деревне Ильинка. Высланных распределили по домам к местным.
«Нам повезло, нас не разделили, и мы попали в один дом. Можно сказать, что все время держались вместе. Все это сибирское время. И вся наша семья выжила»,
— говорит Андрис.
Многие из высланных умерли: поначалу голодали страшно — привезли всех летом, уже не посеять ничего. Зиму пережили, выменивая у местных еду на какие-то вещи.
«Потом крапива первая пошла, лебеда, можно было жить. Сам ходил их рвать. Если ты хочешь есть, то съешь всё, что угодно», — хмыкает Андрис.
Мама Анна, тетя Мария и старший брат Вилнис работали в совхозе «Стахановец», подсобном хозяйстве золотого рудника «Богунай». Выращивали капусту, картошку, за скотиной ходили. Андрис вспоминает, что часто ездил с тетей Марией на рудник — она туда возила молоко. В 45-м построили для двух своих семей бревенчатый дом — леса вокруг много было.
«Сразу после войны старшего брата арестовали. И других наших латышских парней. Отправили еще дальше на север,
лес валить и сплавлять по Енисею. Их там фактически бросили. Брат говорил — как дикари были, еды не было, только работай! Кормили, как в лагере, раз в день — суп с одиноким капустным листом. Он и другие парни сбежали оттуда, назад к нам вернулись», — рассказывает Андрис.
Люди и нелюди
В Ильинке среди высланных были не только латыши, но и эстонцы, украинцы, крымские татары, ингуши, поволжские немцы, финны... Как местные русские к ним относились?
«По-разному. Были, кто нас называл фашистами. И были люди понимающие. Мы вначале у одной семьи жили, у них тоже двое мальчишек было, так мы все вместе всюду бегали. Все ходили в одну школу — русские, татары, немцы, латыши... Учительница у меня была, Лидия Ивановна, она всё хотела с моей мамой поговорить, потому что понимала, почему все эти депортации и террор были, но сказать никому об этом не могла. В 45-м старший брат и еще четверо парней бежали с лесоповала и вернулись, сначала прятались у соседей в погребе.
Соседи были русские. Могли настучать — но не сделали этого. Потом директор совхоза, до сих пор помню, его фамилия была Гутиков, сказал — мол, я всё знаю, идите и работайте, я вас защищу. А был бы этот директор стукачом, он бы парней сдал,
их могли забрать, и, может, вообще б они никогда не вернулись. Это всё от человека зависит! Были люди и были нелюди», — уверен Андрис.
Предубеждений или плохого отношения к русским у него нет.
«Люди ведь не виноваты! Не виноваты ни русские, ни латыши, ни украинцы, ни кто-то еще. Это всё сверху шло.
Их и вина», — считает Андрис. И добавляет: отца, его брата и мужа тети отправили в Вятлаг. В 43-м их уже в живых не было. Мама писала все это время, хотела узнать, что же с мужем стало. В итоге получила ответ, который Андрис называет “отпиской”. Несколько строчек — мол, умер.
Дважды высланные
Так продолжалось до 1952 года. И тогда на руднике Богунай нашли уран.
«Ну, так думали, потому что толком ничего не знали. И всех нас, высланных — латышей, немцев, эстонцев — на станцию и прочь, как в 41-м! “Два часа вам сборы”, по вагонам и в Хакасию», — говорит Андрис.
Снова разделили всех по хозяйствам, жили сначала в землянках, вырытых на берегу озера. Сверху накат бревен, потом еще слой земли, маленькое окошко... Андрис смеется — мол, селедки в бочке, но зато вместе, вся семья.
«Весной 53-го, когда Сталин умер, мы были счастливы! Но кто-то и плакал...», — вспоминает Андрис.
В хрущевские времена в тех местах организовали целинный совхоз, жизнь нормализовалась, в совхозе некий «деловой мужик» организовал курсы механиков и шоферов, на них ходили мальчишки-подростки. Сам Андрис на шофера выучился, а младший брат — на тракториста. В школу Андрис проходил всего семь лет, в Ильинке. На новом месте никакой школы просто не было.
Служить Советскому Союзу
«Освободили меня в 58-м году. Мы на спецпоселении были, отмечаться надо было постоянно. Комендант приезжал и проверял — где ты, на работе, дома или где еще. Но этот комендант людей не мучил, появлялся раз в месяц», — говорит Андрис.
Тогда, 12 марта 1958-го, Андрису Зидерсу выдали бумагу, где было сказано: «освобожден без права возвращения на родину». Документов он никаких не получил. Тогда многих освободили, но документы получили только финны, им и уехать позволили.
«Думаю, потому что их не планировали в армию забирать. А нас — планировали. 10 июня призвали и сразу выдали документы. Нас целый эшелон собрали, от Абакана до Ачинска.
Кого там только не было — украинцы, немцы, эстонцы, татары... И отсидевшие тоже были. Наш эшелон два локомотива тащили.
Привезли нас в Подмосковье, загнали в тупик, и стали приходить “покупатели”. Нам повезло, наверное. К нам в вагон зашел старшина по фамилии Коровкин, ему были нужны “танкисты и шофера”. Ну, танкисты — это трактористы… Сказал — “шаг вперед”. Нас целый вагон и шагнул. Но ему было нужно всего 25 человек. И тут нас с двоюродным братом Гунтисом разделили. Йохайды, всю Сибирь вместе, а тут разделили!», — возмущается Андрис.
Гунтиса второй «покупатель» забрал в автошколу в Рязань, так что в итоге братья оказались недалеко друг от друга. Андрис прослужил 3,5 года, демобилизовали его 19 ноября 1961-го, сразу после парада в Москве, где он с сослуживцами технику собирал.
«Тебя вызывает спецотдел»
Сначала Андрис заехал в Кулдигский район: его ж оттуда депортировали. Отметился в районной милиции. И 21 ноября уже был в Лиепае, где к тому времени обосновался Гунтис. Да и других знакомых «сибиряков» немало было. Благодаря одному из них прописался в общежитии — у того сестра там была комендантом. Забегая вперед, скажем — вскоре за бутылку коньяка «Арарат» сюда же пропишут и младшего брата Мариса. Устроился Андрис шофером в воинскую часть.
На вопрос — как же удалось приехать в закрытый тогда город и обустроиться — Андрис усмехается. Мол, сначала ходил в военной форме, так что никто не лез. Работал спокойно, потом сказали, что надо оформить допуск, чтобы можно было заезжать на ракетные базы и прочие секретные места. Андрис туда стройматериалы возил.
«Прихожу с утра на работу, а мне путевой лист не дают. Майор-диспетчер говорит: “Тебя вызывает спецотдел”. Мол, сказали на линию не пускать, иди. Пришел. В кабинете майор сидит с зелеными погонами. И спрашивает: “Ты как сюда попал?”. Я ему отвечаю, что демобилизовался, устроился на работу. Он: “Знаешь что? Прямой разговор. Пиши заявление на увольнение, пока с меня погоны не содрали. Ты знаешь, что ты политически ненадежный?”. Я ему говорю — мол, я служил в Москве при министерстве обороны! Генералов возил! Может, и секретов знаю побольше, чем он. А майор говорит: “Меня это не интересует. Меня интересует, чтоб с меня погоны не содрали”», — Андрис пересказывает этот диалог на русском и хохочет.
В общем, написал он заявление и пошел работать в Строительный трест, Транспортное управление № 3, строил мартен на «Красном металлурге». Говорит, что где-то в ныне давно закрытом музее Liepājas metalurgs хранится его почетная грамота, которую ему вручили в 1966-м, после запуска первой мартеновской печи. «И нет теперь моего мартена», — вздыхает Андрис.
Из-за «политической неблагонадежности» у него и позже были, как он говорит, «стычки». Году этак в 1982-83-м он от Лиепайского стройтреста был избран в республиканский профсоюз. А там иногда распределяли турпутевки, в том числе и заграничные. Андрису тоже выдали — в Югославию. Но за границу нужна виза, а для визы — рекомендация парткома. И вот пора бы уже и собираться в поездку, Андрис интересуется у местного парторга, а та рассказывает, что вызвали ее в городской партком. И спросили: «Вы почему таким путевки выдаете?! Это политически ненадежные люди!». Ни в какую Югославию Андрис не поехал.
...Мы говорили долго, и могли бы продолжать еще дольше — Андрис потрясающий рассказчик. Да и такие жизненные истории надо скрупулезно фиксировать. Изучать. Помнить. Особенно младшим поколениям. Но знают ли они о тех временах?
«Многие не знают, а есть и такие, которые не хотят знать. Сейчас у молодежи совсем другие интересы. Но это ведь надо знать! Если ты не знаешь своей истории, своего прошлого, как ты будешь жить дальше?..»,
— считает Андрис Зидерс.
14 июня он, высланный ребенком, переживший голод и лишения, снова, как и каждый год, придет на Центральное кладбище Лиепаи. Положить цветы к памятному камню жертвам репрессий. Тем, кого здесь нет — они не вернулись, сгинули в чужой земле...
- В мае-июне 1941 года волна депортаций, осуществлявшихся в административном порядке, без суда и следствия, прошла по всем «новым» советским территориям — Молдавии, Западным Украине и Белоруссии, Литве, Латвии и Эстонии. В общей сложности было репрессировано не менее 250 тысяч человек, в числе которых были не только люди, объявленные НКВД «антисоветским» (например, политические и общественные деятели независимых стран Балтии) или «асоциальным элементом» (бывшие уголовники и проститутки), но и члены их семей, в том числе дети. Из Латвии в ходе «спецоперации», проведенной 14 июня, в отдаленные районы СССР и лагеря было вывезено свыше 15 тысяч человек. В пути, местах заключения и расселения погибли около трети репрессированных.
По данным российского правозащитного общества «Мемориал», члены семей направлялись на поселение сроком 20 лет в Казахскую ССР, Коми АССР, Алтайский и Красноярский края, Кировскую, Омскую и Новосибирскую области в качестве ссыльнопоселенцев, тогда как главы семей — в лагеря военнопленных НКВД СССР. Объявленные уголовниками сразу поступали в лесные «трудовые» лагеря системы ГУЛАГ. Общим для всех категорий высылаемых являлось то, что к моменту депортации никто из них не был даже формально осужден.
По данным «Мемориала», исследователи которого работали в первую очередь с российскими архивами, из Латвии было отправлено в общей сложности 19 эшелонов, причем первый из них — еще 13 июня со станции Даугавпилс, а последний — 21 июня. Общее число высланных в этих составах, указывает «Мемориал», составляет 16 924 человека, что превышает официальные латвийские данные — 15 424). Однако, поскольку эшелоны переформировывались в пути, часть депортируемых могла оказаться приписанной к нескольким составам.
