ФАКТЫ
Это вторая «Чайка» за всю историю существования Латвийского Национального театра. На латышский язык пьесу перевела Иева Струка. Костю, Нину, Машу поочередно играют Улдис Силиньш и Игорь Шелеговский, Агнесе Цируле и Алисе Дановска, Санита Пушпуре и Лиене Себре. Когда актеры представляют персонажей до и после каких-то событий, кто-то лучше справляется с «до», кто-то с «после»: это оправдывает существование двух составов и делает ощутимым время.
- Спектакль в Видземском концертном зале состоится 13 августа.
Характеры героев укрупнены хотя бы за счет того, что спектакль идет на новой сцене, а там, откуда ни взглянешь, увидишь все в подробностях. Сорин щурится в бинокль — и сидя в летнем театре, и после: его внимания достойно все. Жизнелюбивого старика играет Эдмунд Фрейбергс — скажет свое «о!», и прозвучит оно настолько емко, что ты будешь долго смотреть на Сорина, а не на того, кто произносит в это время совсем другую реплику. Брат Аркадиной не расстается со свистульками, то и дело разбрасывает перед красным носом-шариком что-то вроде конфетти. Аркадина, Заречная да Треплев с Тригориным состоят на службе у придуманной жизни, литературно-театральной, он же по возможности радостно оформляет собственную действительность, честь ему и хвала!
Аркадина — актриса, готовая играть везде и подменяющая игрой все, даже любовь к сыну: достаточно узкий коридор. Казалось бы, возможностей для движений внутри него совсем не много. Но Майя Довейка меняет выражения лица своей Аркадиной с запредельной скоростью: женщина, актриса, ревнивица, любовница, стареющая кокетка, центр собственной вселенной — слушает, отвлекается, задумывается и гонит мысль с чела, дабы не морщилось. Вот она ощутила скуку, вот попыталась ее скрыть, а вот скрывать передумала. Вот тронула пальцами подбородок: надо помнить о ракурсах. Поднять руку чуть выше — значит озаботиться вопросом, в порядке ли шея. Опустить чуть ниже — значит похвастаться: посмотрите, какая шея! Складывает ножки, прячет, показывает, а ножки выдают страх выпасть из роли красавицы...
К показным страстям Аркадина относится с уважением: они кормят.
А поскольку актрису играет актриса, можно позволить себе сарказм: уж если издеваться, то не над кем-то — над собой.
СЛОВО РЕЖИССЕРУ
- Для меня было важно уклониться от клише. Я ставил свой спектакль, и потому для части зрителей он покажется неправильным в корне.
- Я делал только то, что было написано в пьесе. Чехов по-хорошему прост, но этой простоты очень трудно добиться. Чтобы было чисто-чисто.
- Чехов не реалист. Он автор парадоксальный, гротесковый и даже абсурдный.
- Театр — это радость играть, и наш спектакль — способ ею поделиться.
Режиссер идет на неменьшие откровения — ставит треплевский спектакль внутри спектакля собственного, словно шутит-признается: вот такой он, наш режиссерский труд, — недосмотренный, недопонятый, обреченный на гибель сразу после рождения. На память останется лишь сценическая коробка-ловушка — заманить следующий спектакль, а после и его растворить в закатных красках.
Спектакль Кости Нина играет, стоя к нам спиной. Чеховский «зрительный зал» развернут в зал Национального театра — зеркалит его, кривится и шаржирует. Мы слушаем «что-то декадентское» и наблюдаем реакции других героев чеховской пьесы: это действительно интереснее, чем следить за первым сценическим опытом неумелой девочки. А желающим увидеть, как Нина читает выморочный Костин текст, все покажут на экране.
Комедия — способ посмеяться над собой. И над театром, который проигрывает по сравнению со всем, что в нем происходит по неписаным законам жизни.
Здесь все в символах, часто неожиданных и смешных: все-таки комедия. Тригорин удит рыбу — таскает туда-сюда повисшую на леске свежевыловленную воблу. Нина дарит ему «медальон» — блесну; позже писатель приколет его к лацкану пиджака, как знак различия. Впадающий в маразм Сорин получит в дар старческие игрушки — медальки да ордена. А
весь спектакль пройдет в театральной коробке летнего театра, сооруженной для Костиной пьесы. Чтобы жизнь воспринималась как спектакль, а не наоборот. Не так, как мы привыкли.
Когда врач, пользующий успокоительным всех без разбору, произносит: «Пойти дать обоим валериановых капель», — абсурдность фразы скрадывает будничная интонация, и вы смеетесь не сразу. Когда Костя стреляется — неслышно, «бытово» (он не герой), — смерть за сценой не отражается ни на чьем лице: режиссер выносит возможные реакции за скобки пьесы, ведь о них там не было ничего. И только Маше с Медведенко позволяет обняться и улыбнуться друг другу — показать, в каком ладу они заживут без разлучника Кости.
Вы знаете текст наизусть, но слышите и видите не то, к чему привыкли. Замечаете в пьесе новые акценты, отмечаете: хорошо звучат! — и радуетесь, что новая «Чайка» летит собственным курсом.