СПЕКТАКЛЬ
Генрик Ибсен написал «Гедду Габлер» в 1890 году, в январе 1891-го состоялась первая премьера. Пересказывать содержание пьесы действительно не хочется, прочитать о ней можно, к примеру, здесь.
Режиссер Лаура Гроза-Кибере для постановки взяла более современную сценическую версию британского драматурга и режиссера Патрика Марбера, который, как было сказано в релизе Лиепайского театра, отнесся к оригиналу бережно и со всем уважением к Ибсену. Но Пристрастный зритель так и не смог заметить отличий от оригинала. Впрочем, на то он и не профи.
Черное и белое
...Огромная полупустая комната особняка с незавершенным ремонтом. На авансцене спиной к зрителям лежит Гедда (Анете Берке) в черной ночной сорочке. Сначала перекладывает черные и белые дощечки, потом засыпает. Тем временем в дом приходят тетушка Джулиана (она же Юлия; Инесе Кучинска) и служанка Берта (Анда Албуже). Они обсуждают вернувшихся из затянувшегося свадебного путешествия молодоженов и разные городские сплетни. А вот и молодой муж Йорган Тесман (Эгон Домбровскис) спешит натянуть штаны и поделиться с любимой тетушкой новостями. И тут на заднем плане появляется... Гедда. В купальном халате. Она несколько раз неторопливо проходит, заглядывает в комнату. А кто же тогда спит на авансцене?! Но тут спящая с криком ужаса просыпается, вскакивает и убегает, и тотчас на сцену вбегает Гедда, уже в светлой ночной сорочке, ее трясет после кошмарного сна, она бросается к мужу на шею, но замечает тетушку и принимает небрежно-спокойный светский вид...
Немного позже понимаешь: Гедда в черном и белом — две ипостаси героини, тут всё очень прямолинейно. Потом приходит понимание третьей ипостаси, Гедды-молчаливой. Это она же, но в юности, приходит посмотреть, как идут дела у Гедды-нынешней. Исполняет ее Терезе Лаукштейна.
Признаться, бедный Пристрастный зритель чуть крышей не поехал, пока не сообразил, что к чему. Были и другие причины усомниться в собственном здравом рассудке,
о них — чуть позже.
Вся эта зыбкость, двойственность уже в первой сцене задает тон всей постановке. Тут всё не то, чем кажется. Или — всё действительно только кажется? Йорган — он действительно влюблен в красавицу Гедду или женился на ней ради повышения своего статуса? Милая лапочка Теа (Эверита Пьята) — она на самом деле бедная всепрощающая овечка, готовая вытащить любимого мужчину со дна и возродить к новой жизни или в нужный момент вцепится пираньей и своего не упустит? Эйлерт Левборг (Мартиньш Калита), бывший однокашник Йоргана — очень талантливый, до сих пор влюбленный в Гедду. Слабохарактерный гуляка. Сумел с помощью Теи выбраться из ямы, куда сам себя загнал, но жажда саморазрушения побеждает. В этом он сильно похож на Гедду. И вроде способен взять себя в руки, и хребет какой-то есть, но слабости берут верх. Судья Бракк (Леон Лещинскис) более прямолинеен, хотя откровенно двуличен — старый знакомый отца Гедды, генерала Габлера, он помогает молодой семье, но наизнанку выворачивается, чтобы принудить Гедду стать его любовницей.
Действие укладывается в два дня. Как и в других пьесах Ибсена, очень многое произошло «до того, как», то есть до начала действия. И понемногу открывается зрителю. Тут что еще интересно — когда пьесу читаешь, выстраиваешь свою «картинку», но у режиссеров-то свое видение. Вот и здесь: смотришь версию Лауры Гроза-Кибере и то и дело переосмысливаешь какие-то эпизоды, видишь их совсем иначе. А ведь
и персонажи те же, и текст — слово в слово, но акценты, нюансы...
На грани
Анете Берке, как и многие актрисы, до нее воплощавшие крайне сложный образ Гедды, призналась: такие роли легко не даются, это очень тяжелая работа, и она старалась как можно глубже проникнуть в абсурдную логику своей героини. Она полагает, что
темные стороны души Гедды есть во многих из нас, но кто ж в таком признается…
«Работая над этой ролью, я поняла, что мы все — эгоисты, и боремся за свое выживание», — заметила Анете. И добавила: героиня ее — хрупкая, очень несчастная, и хочет осознать, ради чего ей жить. Актриса полагает, что ее героиня постоянно на грани и никак не поймет, жить ей или умереть. Она боится в этом кому-либо признаться, ведь умалишенной сочтут, и фактически саму себя загнала в клетку. Недаром все действие происходит в одной комнате, из которой Гедда не выходит. Она ищет красоту в жизни, жаждет смелости в поступках других... Но не совершает ни единого доброго поступка. Она уничтожает, губит, крушит. Всё и всех, до кого дотянется. И себя.
У нее явные проблемы с идентификацией, у нашей Гедды.
Она испытывает невероятную, разрушающую зависть к тем, кто нашел приложение своих сил. Ей хочется быть «кукловодом» и управлять остальными, она манипулирует ими, и кое-что ей удается. Только вот в финале оказывается, что она и с собственной жизнью справиться не может. Недаром в какой-то момент она признается: «У меня нет таланта жить».
Анете Берке играет бесподобно. Натянутая струна, мечущийся загнанный зверек, растерянный ребенок, сжатые тугой пружиной честь и сила воли в последний момент — это всё она.
Актриса успешно справилась с вызовом, который являет собой эта невероятно психологически трудная роль. Режиссер считает, что для Анете это — выход на другой уровень. В общем, да. До сих пор Берке не раз проявила себя очень талантливой характерной актрисой, но выяснилось, что она способна взять и такую актерскую вершину, как роль Гедды.
Актерский ансамбль в целом на редкость удачен и хорош, каждый ведет свою партию тонко и точно.
«Гедда Габлер — это я»
Ну да, ну да, Гюстав Флобер так сказал о своей госпоже Бовари. Лаура Гроза-Кибере говорит то же самое о Гедде, она не раз подчеркивала, что чувствует связь с этой героиней, и для нее тема очень актуальна. «Гедда пытается найти потерянную себя, и социальный аспект, показанный Ибсеном, сейчас не так важен. Важен личностный, персональный фактор. Речь о человеке в поиске, которому важно найти себя в новом качестве. Это трудно. Я занимаюсь тем, что мне интересно, чего не могу до конца понять, и тем, что я достаточно хорошо понимаю. Потому я и поставила историю о Гедде, потому что сейчас я в значительной мере сама — Гедда Габлер», — сказала режиссер.
Трудно предположить, что Лаура Гроза-Кибере, создающая спектакли, от которых у публики дух захватывает, испытывает проблемы с самоидентификацией.
Но — кто из нас избежал разных возрастных кризисов, проблем с поиском себя, приступов самокопания «а тем ли я занимаюсь в жизни»? Наверное, чем талантливей человек, тем чаще его терзают подобные мысли.
Постановка «Гедды» снова подтвердила, что Лаура Гроза-Кибере — очень талантливый и сильный режиссер.
Когда рушится мир
Сценографию сделал Мартиньш Вилкарсис, один из лучших в Латвии сценографов. Это его стараниями зритель вдруг видит, что верхняя часть стены колеблется. Или показалось?.. А вот потолок-отражение появился. Или он всё время был?.. Опять исчез... Зеркало на стене — в нем на самом деле меняется отражение или привиделось?..
...В антракте, встретив Мартиньша, Пристрастный зритель изложил ему все свои «видения» и потребовал ответа — это было или показалось? Вилкарсис молча кивнул — мол, было. И поинтересовался впечатлением. Пришлось признаться, что
в какой-то момент ощутимо «запахло безумием» (с), стало казаться, что сходишь с ума вслед за Геддой, и все эти «проделки» стены и прочего антуража создают впечатление крушения мира.
Сценограф с улыбкой подтвердил, ну да, так и было задумано. Вся сценография, равно как и очень стильные костюмы от Йоланте Римкуте, выдержаны в приглушенных тонах, всё вместе создает впечатление старого черно-белого фильма. Из общего ряда нахально выбивается белый принт на черной майке Левборга: We should all be feminists, эдакая изящная отсылка к 1960-м. И одновременно напоминание, что Эйлерт — изгой в «приличном обществе». Но Гедда не феминистка, нет. Она ненавидит женщин, и женщину в себе, и «предназначение женщины», каким его видит то самое «приличное общество».
БЕЗ ХЭППИ-ЭНДА
Оглядываясь на постановки Лиепайского театра последних лет, вспоминается: такие же ощущения и впечатления когда-то вызвали прекрасные «Ханана» и «Ведьма» в постановке Дж.Дж.Джиллинджера, а из недавнего — жуткий «1984», поставленный Лаурой Гроза-Кибере. Тут можно пуститься в долгие псевдофилософские рассуждения, с чего это в душу спектакли запали, где хэппи-эндом даже близко не пахло, но это — лишнее, решил Пристрастный зритель (тм, разумеется).
Музыку специально для постановки написал Карлис Аузанс и она усиливает ощущение всепоглощающего безумия и неотвратимо приближающейся трагедии. Художник по свету Янис Сникерс и видео-художник «-8» тоже внесли свою лепту в общую идею.
И еще несколько особо запомнившихся моментов, хотя их в этой постановке — чуть ли не каждый эпизод. Временами на сцене — сразу две Гедды, и Эйлерт, взывая к «памяти о былом», обращается к Гедде-младшей. А вот — почти финал. Гедда уже уничтожила рукопись, написанную Левборгом и Теей. И видит, как ее муж, забыв обо всем на свете, вместе с ненавистной Теей погрузился в восстановление детища соперницы и неудавшейся любви. А тут еще и Бракк покоя не дает. Гедда понимает, что покинута всеми, всё окончательно рушится, она отчаянно пытается докричаться до мужа, но обнимает при этом не его, а мальчика (Давид Лаукштейнс), свое дитя, которое никогда не родится. И за минуту до рокового последнего шага отчаянно колотит молотком по дощечкам — черной, белой, черной... В пьесе это пианино. Но тут его нет. Всё грубей, наглядней, жёстче. И страшнее.
