Алексей Романов: «Кукушка воробью пробила темя за то, что он кормил ее все время»

Замахнулись здесь на него не в первый раз: в 50-е и 70-е годы прошлого века пьеса была в репертуаре Русской драмы. Ее тогда ставили корифеи режиссуры Сергей Радлов и Аркадий Кац. Сейчас пригласили латышского режиссера среднего поколения Виестура Кайриша. Он показал себя весьма талантливым постановщиком в драме, опере и кино. Причем как в Латвии, так и за рубежом. С труппой Рижского русского театра Кайриш работал впервые. И еще в процессе работы шутил, что до этого в его команде были отдельные русскоговорящие артисты, но не было такого, чтобы вокруг все говорили исключительно по-русски. При этом он добавлял, что в восторге от того, как «Короля Лира» перевел Борис Пастернак.

У режиссера сложились отличные творческие отношения со всеми, кроме одного именитого артиста, приглашенного на роль Глостера. В результате этого персонажа исполняет ведущий актер Нового Рижского театра Гундар Аболиньш. Он признался, что не мог упустить шанс сыграть такую роль и вообще прикоснуться к такой великой драматургии, несмотря на занятость: сейчас Аболиньш играет в спектаклях в Германии в Münchner Kammerspiele.

В роли графа Кента — Леонида Ленц. В спектакле также заняты Александр Полищук, Дмитрий Палеес, Яна Лисова, Дана Чернецова, Екатерина Фролова, Кирилл Зайцев, Александр Маликов, Виталий Яковлев, Максим Бусел.

В заглавной роли блистает Яков Рафальсон, который высказал любопытную мысль, что настоящий Шекспир — только в закрытой книге. Как только ты ее раскрываешь, то уже «твой Шекспир, его Шекспир, мой Шекспир».

«Король Лир» режиссера Виестура Кайриша — в основном черно-белый, с четко выверенными — иногда почти механическими — движениями персонажей. У меня возникла даже ассоциация с шахматной партией, где фигурами двигают игроки Лесть и Правда. Неверный ход в самом начале ставит Короля в уязвимое положение. И уже вся партия для него и его соратников обречена. Тем более, что на другой половине доски оказываются фигуры запредельно коварные и жестокие. Они съедают «чужих» и жертвуют «своими» ради того, чтобы овладеть всем пространством. А любительница яблок, дочь Лира Регана, в буквальном смысле выедает глазные яблоки Глостера.

Ужас в том, что это не деревянные болванки, а реальные и близкие им люди, которые безжалостно уничтожаются ради власти и страстей. Endspiel, невозможный в шахматах, но вполне в стиле Шекспира с его трагическим размахом, — остается только обезумевший от горя Король. Остальные погибли, включая всех трех его дочерей. Вот такой финал столкновения доверчивости и самодурства с алчностью, интриганством и желанием властвовать.

У Шекспира в «Короле Лире» значима роль Шута, который, прямо или иносказательно, «режет правду-матку» своему повелителю. Пытается, хотя и не очень успешно, вправить ему мозги. В спектакле совсем не в шутовской манере этого персонажа играет Галина Российская. Думается, такой прием обусловлен тем, что шекспировский шут не вписывается в «шахматную» стилистику постановки. Шут — это все-таки скорее джокер из карточной колоды. К тому же сам Кайриш не раз упоминал о своем восхищении хрестоматийным фильмом Григория Козинцева, где роль Шута блистательно воплощает Олег Даль. Тягаться с ним даже по прошествии стольких лет (картина вышла на экраны в 1971 году) просто невозможно.

Интересна сценография Рейниса Дзудзило, где идиллический пейзаж разделенного королевства валится. Остаются белые стены и одна узкая дверь. К тому же эта дверь в процессе трансформации декораций становится все меньше и уже. Потом уменьшается до такого размера, что герои проползают в нее только на четвереньках.

А потом и вовсе оказывается черным прямоугольником на белом фоне — такая видимость дверки. То есть возможности выхода из создавшейся ситуации все меньше и меньше. В конце концов, полный тупик.

Черные и белые костюмы, которые придумала Криста Дзудзило, не условны. На мужчинах добротные фраки и цилиндры, у рубашек — накладные воротнички и манжеты. На каждой даме — платье с кринолином. То есть парадные наряды, более характерные для XIX века, но до сих пор не кажущиеся архаичными. Мне представляется это наиболее оптимальным вариантом, опять же, отвечающим стилистике спектакля. К тому же — кто знает, что носили на Британских островах во время, когда, согласно легенде, жил Король Лир. А это IX век до нашей эры. В «продвинутых» Греции, Византии и Италии картины с изображением людей появились намного позже. А что уж говорить о бриттах и кельтах, пребывавших тогда еще в Железном веке.

Во времена шекспировского «Глобуса» актеры и вовсе не «заморачивались» с костюмами и декорациями. Ставили табличку «The heath. Storm» («Пустошь. Гроза»). Выходил Лир и декламировал:

Hast practis'd on man's life. Close pent-up guilts,
Rive your concealing continents, and cry
These dreadful summoners grace. I am a man
More sinn'd against than sinning.

При этом немалое значение во времена Уильяма Шекспира уделялось в спектаклях музыке. Популярным жанром тогда был английский мадригал. В его основе лежат народная многоголосная песня, церковная полифоническая музыка и итальянский мадригал эпохи Ренессанса. В «Глобусе» звучали мадригалы Джона Дауленда — в сопровождении лютни или гамбы. К пьесам великого драматурга также писали мадригалы Морли, Уилкс и Уилби.

В этом же стиле написал музыку к спектаклю в Рижском русском театре и выдающийся латвийский композитор Артур Маскатс.

Она замечательна и очень органично сочетается с тем, что происходит на сцене. Я видел автора в зале и хотел подойти и выразить восхищение его сочинением. Но не решился. Так что сейчас говорю заочно: «Браво, маэстро!». А также говорю «Браво!» всей постановочной группе и артистам.