Это было в конце сентября 1993 года. Мне было два десятка лет. Я уже тогда знал, что такое может быть только в молодости. Т.е., одолжить у начальника по кровельной фирме, в которой я тогда работал за 42 свежих лата, не менее свежие латы по количеству прожитых лет. До аванса! 20! И уехать. В Москву.
Только за ради родного Ростроповича.
Там я в первый и в последний раз в жизни увидел конную милицию.
Как я попал на концерт Национального симфонического оркестра США под управлением Мстислава Ростроповича – отдельная история. И то не сразу попал. Рыдал со студентами «консервы». Но зато прорвались на вторую часть. И то, потому что Ельцин устал и надо было контролировать наступающие дни октября.
В первой части была классика. Дмитрий Шостакович. Концерт для фортепиано для трубы с оркестром. За фоно был Солженицын. Игнат Александрович. Потому и плакали, что не прорвались на первую.
А во второй был Шнитке. Шестая симфония какая-то. Мы, подружившиеся навеки, молодые, сидели под телекамерами ОРТ на балконе огромного и великого амфитеатра. И только старая профессор сказала тихо и навеки: «Молчите! Видите, Козловский!»
Великий тенор века Иван Семенович Козловский сидел далеко, в правой ложе, внизу, за шторкой. В шапочке с надписью «М». Мастер. Я тогда любил автографы. Взял, конечно, после концерта, я тогда быстро бегал.
На Шнитке было НЕ наплевать. Но… Программа ведь была выполнена. Москва взята, Большой зал – тоже, тут еще и Козловский за шторкой. Это не считая Гайдара и весь срез Москвы. Вознесенский был в жабо. Черномырдин в галстуке.
И вот начался Шнитке… Шестая симфония. Прямая трансляция на весь экс-СССР под управлением Славы!
Короче. Запись есть. И слава Господу! Помню только бледные лица вокруг сидящих. Вообще-то на правительственном концерте на балконе сидят самые образованные, если вы знаете. А внизу все были красные.
45 минут.
Я только через почти пять лет, с некрологом в руках, чуток повзрослевший, узнал, что он автор уже ДЕВЯТИ симфоний. Когда же успел? ТОГДА же была ШЕСТАЯ. Мировая премьера, кстати. Через неделю в Риге исполнили.
Так вот, почему я удивился, что за пять лет еще три симфонии классик написал?
А потому что после концерта мы ждали у памятника Чайковскому Ростроповича. За лаской, утешением и, безусловно, за автографом.
А он был на приеме. Американском.
А вышел Шнитке. С супругой.
Когда видишь полупарализованного человека, еле-еле передвигающегося, не веришь: "И это он, он написал?!" Да никакой нормальный человек не выдержит такой нагрузки.
А он написал еще три симфонии. Последнюю Геннадий Рождественский, великий дирижёр завершил (еще жив, здравия!)
Шнитке выдерживал.
Шнитке лежал в больнице, под угрозой третьего или я уж не помню четвертого, что ли, инсульта и спешил, спешил успеть. Боже, ему ведь только 59!
А все-таки глаза у него по-настоящему удивительные. Обычно это в книжках пишут: "Ах, какой у него взгляд!" Но это бывает не только в книжках.
Сокровенное. Это было еще в антракте, когда я прорвал дурака-милиционера и побежал за кулисы, чтобы сесть где-нибудь на ступеньках балкона. А увидел Шнитке. Сразу. Слева.
Очень просто. Наугад открываешь первую дверь и вплотную сталкиваешься с Шнитке. Он с Галиной Вишневской, кстати, беседовал, сидя. Это было в кулуарах той ложи, в которой Козловский безмолвный наблюдал. Ошеломленно бормочу: "Извините..." А он смотрит прямо тебе в глаза и... никого не видит. А Галине-Павловне все до «консервы», святая!
Я прошептал: «Спасибо!»
И после концерта, на улице. На подходе к памятнику Чайковского. Поклонница сказала композитору: «Прощайте, Альфред Гарриевич, прощайте!..» Я еще подумал, вот дура-то экзальтированная, прости Господи!
Но я услышал вдруг ответ: "Мы с вами обязательно встретимся… не сейчас… не здесь - ТАМ".
Я не поверил ушам. А зря.
Тогда я подошел к Шнитке. Супруга Ирина сделала резкий пианистический жест. Но я опередил: «Альфред Гарриевич, можно ли автограф?»
О своем поступке я сожалею до сих пор. Потому что руки бездействовали. Не мои.
Я извинился.
Альфред Гарриевич сказал вдруг супруге: «Погоди, я должен…»
Фамилию «Шнитке» гений писал… ну чтобы не соврать… минуту точно! Это шесть букв, если не успели сосчитать.
И фотографии есть. «Кодаком» сделаны.
Теперь иногда смотрю на книжку о Ростроповиче, а там на задней странице – Шнитке. Редко плачу. Но всегда прошу прощения.
С юбилеем! И прощайте!
