В сентябре в Риге состоялась презентация переводного стихотворного сборника «Голос женщины» – в него вошли стихи финляндских поэтесс от начала XX века до наших дней. В интервью Rus.lsm.lv писательница, переводчица Зинаида Линден, которая и представляла латвийским читателям эту книгу, рассказала, что не нравится жителям России, как сегодня живется в Финляндии, чем своеобразна система образования там и как общество восприняло недавний теракт в Турку – первый в стране.
У вас, долгие годы живущей в Финляндии, мне очень хотелось спросить: как не потерять родной язык, находясь за границей? Там диаспора большая?
У меня такой проблемы нет. Дело в том, что я живу не только в Финляндии, но и в Петербурге, я делю свое время между ними. Не все эти годы, кстати – я еще в Японии жила, много чего в жизни было... Когда только вышла замуж, я год вообще никуда не переезжала. Это был нелегкий 1990-й, тогда еще Ленинград – достаточно тяжелое положение, и я совершенно не представляла, что буду делать в Финляндии, поэтому, уже будучи замужем, еще некоторое время на распутье была. Нам тогда сложно было – тогда ведь еще не было скайпа, не было Интернета. Мы ездили друг к другу. Потом я туда все-таки переехала. У нас, вчерашних студентов, еще не было никакого материального фундамента... Теперь, спустя много лет, у нас двое детей – сыну 23, дочери 18. И очень много миновало с тех пор событий и стран.
БИОГРАФИЯ
Зинаида Владимировна Линден. Прозаик, публицист, переводчик, кинокритик. Родилась в 1963 году в Ленинграде, окончила ЛГУ по специальности «шведский язык и литература». С начала -х гг. живет в Финляндии, жила также в Японии. Пишет на русском и шведском языках. Автор трех романов и трех сборников рассказов на шведском языке. В России изданы на родном русском: «Подлинные истории Шахразады» (М., 2003), «В ожидании землетрясения» (М., 2005), «Танцующая на канате» (М., 2010), «Много стран тому назад» (СПб, 2014), роман «По обе стороны» был опубликован в журнале «Новый мир». По-русски публиковалась также в журналах «Север» и «LiteraruS», в сборнике «Времени голоса» в США, в журнале «Зинзивер», в альманахе «Под небом единым», в эстонском электронном журнале «Новые облака». Лауреат скандинавских литературных премий: Suomi, премии Рунеберга, премии Шведского Литературного общества. Произведения переведены на финский, хорватский, немецкий, английский, французский языки.
То есть, живя «в отрыве от языковой метрополии», вы никаких сложностей не ощущаете?
Это не основная моя проблема. Я очень много времени провожу в Петербурге. Но, конечно, я ощущаю... Например, смотрю на свои тексты, скажем, мой перевод одной повести на русский язык, я сделала его лет двадцать назад. Я читаю и думаю: боже мой, какой у меня был хороший, манёвренный, гибкий русский язык! А сейчас уже, наверное, да, на интуитивном уровне ощущаю...
Я об этом спрашиваю потому, что мы в Латвии тоже живем «на некоторой дистанции» - и, несмотря на доступ к Рунету, очень ощущается даже среди опытных коллег-журналистов оскудение лексикона, скажем так.
Это проблема и шведоязычных людей в Финляндии тоже! Поскольку там два государственных языка, но объективно роль шведского языка в общественной жизни - не в культуре, а именно в общественной жизни – слаба. То есть в большинстве городов, выйдя на улицу, вы не встречаетесь с ним. Но есть школы шведские, можно в армии, например, служить на шведском. Конституционное право – есть. Но я часто встречаю шведоязычных людей, у которых эта маневренность языка утрачена. Потому что в финноязычной среде они живут, работают – а если еще и брак заключен с человеком из другой языковой группы... Так что это мне очень хорошо известно.
А ваш супруг финн или швед?
Финляндский швед. У детей – финский, шведский и русский. Дочь моя вообще знает восемь языков, а сын шесть. Муж у меня полиглот тоже, восемь языков знает. Они знают больше, чем я сама – хотя я, например, польский знаю. И мы все еще говорим на японском.
Но что касается сохранения родного языка – я член двух творческих союзов. Союза шведоязычных литераторов Финляндии – и давно, с 2001 года, и в 2015 году стала членом Союза писателей Санкт-Петербурга.
Расскажите, пожалуйста, как вы работали над сборником «Голос женщины». Я удивилась, узнав, что супруга президента Финляндии пишет стихи.
Не совсем так! Это – женщина, которая уже писала стихи, публиковалась и была известна среди любителей поэзии и среди критиков. Она считается состоявшимся поэтом. И впоследствии ее супруг стал президентом Финляндии.
Она не была патронессой этого издания?
Нет, мы попросили и получили через ее секретаря разрешение на перевод и публикацию нескольких ее стихотворений. И мы, конечно, ей, как и другим авторам, вручим экземпляр этого издания. Зато она является патронессой книжной ярмарки в Турку. Вот она: Йенни Хаукио, 171-я страница.
Интересные творческие задачи вам приходилось решать? Наверное, были сложности, связанные с особенностями языков?
Да, переводы-то с финского и шведского, а они из разных языковых семей. С финского переводила моя коллега Элеонора Иоффе, а это же совсем другой язык. Мы сами выбирали стихи.
По каким принципам вы отбирали, какую поэзию переводить?
Это достаточно субъективно, потому что это же тоже акт творчества. Но, конечно, мы старались хронологически показать и поэзию прошлого, и произведения тех, кто сейчас уже в пожилом возрасте, и авторов помоложе. Кроме того, в сборнике отражаются еще в достаточно большой степени попытки женщин самоутвердиться на литературной арене – это далеко не всегда было легко, да и сейчас иногда чувствуется, что есть кое-какие проблемы в этом плане.
Лично я отбирала еще и по такому принципу – что может быть интересно русскоязычному читателю. Например, одна из моих поэтесс, Туа Форштрём, она, кстати, лауреат литературной премии Северного совета, написала цикл, посвященный кинорежиссеру Андрею Тарковскому – «Проведя ночь среди коней». Там есть стихотворение – прямое обращение к нему. Есть еще одно о запуске в космос собаки Лайки – очень сильное. То есть я выбирала такие стихи, которые перекликались бы с тем, что интересно российскому или русскоязычному читателю. (...) Есть, например, очень хорошие сатирические стихи одной поэтессы – «Рекламация», о том, как она отсылает назад товар, заказанный по почте. Это очень забавное сатирическое стихотворение, апеллирующее к современному читателю в разных странах, довольно универсальное.
Но, конечно, языковые моменты есть. Элеонора, например, по образованию музыкант, виолончелистка, к тому же прекрасный поэт – и она очень часто выбирала по принципу фонетическому, из-за звучания, и очень красиво это передает. А я как прозаик больше люблю нарративные, повествовательные стихи. Но также и стихи настроения, передающие определенную атмосферу. Так что мы с ней очень разные...
Но вы зато наверняка хорошо дополнили друга друга?
Еще как! И к тому же мы еще много работали вместе, обсуждали переводы друг друга и писали вместе вступительную статью. Получилось очень интересное издание. Мы его представляли 14 сентября в Петербурге в музее Ахматовой на Фонтанке.
Книги переводной поэзии выходят редко. Эта книга родилась благодаря издательству Пушкинского фонда...
К сожалению, не только у нас, но и в Скандинавии многие крупные издательства просто не берутся за выпуск стихов даже известных поэтов! Потому что это некоммерческий жанр. Но зато возникают какие-то новые издательства, издающие собственно поэзию. Например, в Финляндии есть такое.
Скажите, вы довольны поездкой? Вам у нас в Латвии понравилось?
О да! Из Риги я еду в Даугавпилс, а тут пробыла два дня, выступала вчера в Пурвциемской гимназии и в филиале Центральной городской библиотеки «Даугава» - людей было довольно много. А Рига для меня значит очень много, хотя я тут редко бывала. У меня здесь есть родственники, их очень много. В первый день по приезде у меня было три часа свободных, мы смогли пообщаться.
Из Даугавпилса были родом мои предки по линии отца. Надеюсь посетить там могилу одной из моих прародительниц. Райнис впоследствии жил в той усадьбе, где она похоронена. Такие вот еще узы!
Я не очень хорошо знаю литературу Латвии, но у меня есть один очень любимый ее представитель, творчество которого сопровождало меня всю жизнь – Имант Зиедонис. Я открыла Зиедониса в ранней юности, у меня есть его сборник «Курземите» – в старом издании, уже полуразвалившемся. Есть его сборник поэзии в переводах Людмилы Азаровой и «Цветные сказки», конечно. Всё это старые издания, еще 80-х годов. И поскольку в юности человек восприимчив, и прочитанное тогда становится частью твоего литературного ландшафта, я могу с полным правом сказать: именно эти вещи я очень хорошо знаю, и кое-что из этого вошло в мой внутренний мир.
Я также была очень счастлива находитьcя в этом здании (интервью состоялось в Доме Беньяминов, где сейчас работает отель, и именно в нем писательница в свой приезд остановилась. – Прим. Rus.lsm.lv), потому что здесь, как мне сказали, раньше находился Дом писателей.
А вы знаете, что здесь находилось до Дома писателей? Хозяйка этого здания, богатая дама, издательница прессы Эмилия Беньяминя до войны держала салон – в классическом смысле слова. Здесь собирались литераторы. Впоследствии ее сослали в Сибирь, и она там не выжила.
Да, здесь есть старинные фотографии при входе в зал для завтраков. На камине. Так что я не то что прочувствовала эту атмосферу – она на меня повлияла! В первый вечер я по приглашению организаторов поездки, рижского бюро Совета министров Северных стран, впервые побывала в вашем Театре оперы и балета. Смотрела балет «На голубом Дунае». Можете себе представить эти впечатления. Театр совершенно потрясающий! Один из лучших в Европе. И по интерьеру, и вообще. Визуально он мне показался прекрасным и необыкновенным, совершенно волшебно. И постановка прекрасная.
ЦИТАТА:
Что-то интересное осталось в памяти – и тогда ты начинаешь героя создавать... Из того, кого близко знаешь, обычно прототипов нет. И потом, этически это довольно сомнительная вещь тоже. Обычно не бывает одного прототипа – бывает синтез разных плюс еще очень много вымысла. По крайней мере, так устроены многие, кого я знаю, и также я сама.
Вы много времени проводите в России. Какова сейчас, по вашим наблюдениям, доминанта общественной мысли там? Какие настроения преобладают среди творческой интеллигенции?
Не могу сказать однозначно. Я была в Петербурге и Москве, в Казани, ездила по Транссибирской магистрали – но я не могу претендовать на охват всей России. Могу судить лишь о среде своих знакомых, в том числе литераторов в Петербурге. Там, конечно, есть определенный раскол во мнениях о политической ситуации. Хотя уже, наверное, градус напряжения как-то спал за два-три года.
Что же касается того, как я воспринимаю... Ну конечно, очень много есть положительного, и довольно большая свобода слова – конечно, если сравнивать с советским периодом! Я накануне была на приеме в посольстве Финляндии, и мы с послом как раз говорили о том, что литература в России существует в разных плоскостях, и можно публиковать произведения, в которых отражаются разные позиции. По отношению к истории, например, сталинскому периоду. В общем, наверное, также и по отношению к теперешним событиям. Есть большие возможности для публикаций.
А с ельцинским?.. Те годы принято считать эпохой самой большой свободы слова в современной России.
Да, в этом плане в те годы – ну это просто так казалось в сравнении с советским периодом – это был огромный ветер перемен и огромный глоток свободы. В то же время, к сожалению, я могу сказать со всей ответственностью, что для моих и одноклассников, и друзей это был очень трагический период – люди только что выпустились, дипломы получили, хорошее образование, создали семьи, и многие люди инженерных и других профессий просто сразу... Некоторые просто не выжили физически.
Так что, думая о ельцинском периоде, я сразу и мгновенно вижу это. Например, я на Западе вижу (я имею в виду в первую очередь Скандинавию): когда писали и до сих пор пишут о ельцинском времени, упор делают именно на свободу, развитие демократии – но реально-то люди жили в своих экономических обстоятельствах, им что-то нужно было есть, воспитывать детей... А вот об этом пишут мало или вообще не пишут. А ведь из этого наша жизнь и состоит в первую очередь.
Но ведь жизнь современных россиян тоже в немалой степени подвержена влиянию всех геополитических моментов. Какие-то трудности люди ощущают, жалуются, говорят, что им не нравится?
Я в России вот что встречаю нередко: общаюсь с друзьями, кто, скажем так, разделяет внешнеполитическую линию России, но в то же время резко отрицательно относится к внутренним моментам. Есть такой определенный раскол. Что касается лично моего отношения, то я как человек, выросший в семье научных сотрудников, и именно естественно-научных – у меня в семье были химики, физики, биологи, - то, конечно, меня очень беспокоит усиливающийся клерикализм. И проникновение этого клерикального мышления и контроля в разные сферы общества!
Но то же мы наблюдаем и в Польше – процесс сходен. Но процесс роста консерватизма, который пошел – это результат поиска новой идентичности, и он идет на всем постсоветском и постсоциалистическом пространстве.
Вас не тревожит повсеместное, как мне кажется, наступление на права женщин?
И это тоже. Во всем мире не знаю, но в России это не то чтобы наступление, но регрессия, с усилением каких-то патриархальных, неоконсервативных тенденций, и это задевает права женщин. При этом я по финляндским понятиям не являюсь феминисткой. Хотя, конечно, я выступаю за равенство полов! Я занимаюсь творчеством. Приходилось мне защищать и свои права там, в Финляндии, тоже – как женщины-литератора. Конечно, эта культура сексизма и гендерная ситуация в России в очень многом меня не устраивает. Но опять же – она не повсеместна, хотя и довольно распространена. Есть доминирующие какие-то штампы в сознании, журналистские какие-то штампы.
Но есть же и какие-то совершенно ужасные вещи. Семейные побои, например, выведены из уголовного права в разряд административных нарушений (если такой инцидент - первый по счету).
Да, это недавно изменили. Но я не занимаюсь правозащитными вопросами, поэтому мне трудно это комментировать. Хотя я знаю, конечно, о чем вы говорите.
Ваши российские подруги не встревожены? Те, у кого дети, дочки-студентки?
Да пока нет. В общем-то, я пока об этом с ними не... Хотя многое, конечно, другое тревожит!
А что их тревожит, ровесниц – матерей молодых людей, которые сейчас выходят в самостоятельную жизнь?
Ну, меня саму тоже многое тревожит как мать моих детей. Не думайте, будто в Финляндии всё так идеально! Трудно так сразу назвать, что моих друзей тревожит. С работой в общем-то всё не так плохо. Люди в России даже часто меняют работу – «я пойду туда, где больше платят». Вы знаете, в Финляндии, в моем мире такого нет. Там люди крепко держатся за то, что у них есть какая-то должность – и не дай бог ее потерять! Маленькая страна. Безработица там большая, и молодежная особенно. Процентов 13-14 у нас официально. Выше всего в Скандинавии точно.
Более того, в Финляндии студентам трудно приходится, как и везде, впрочем. Можно брать ссуду в банке – но теперь я своим не советую, потому что потом можно попасть в ситуацию, что у тебя не будет работы, а тут еще долг! Поэтому мой сын, например, будучи студентом Хельсинкского университета, подрабатывает. И у нас это очень развито, чтобы летом учащиеся работали – но проблема в том, что у нас очень трудно найти такую работу. В других странах, например, в Японии, очень легко устроиться в какой-нибудь McDonald`s – и висят объявления «требуются». В Петербурге они тоже повсюду висят. Простую работу, не очень квалифицированную и не очень хорошо оплачиваемую, найти можно – а в Финляндии трудно найти и ее.
Для поколения моего мужа и моих ровесников это не было проблемой. Жизнь изменилась. Число рабочих мест сократилось. Люди просто обходятся без чего-то. Где-то и автоматизация произошла. Но еще в Финляндии сильна и общая социальная защита – грубо говоря, если работа вообще есть, то вы социально защищены. Поэтому таких мест подработки мало. Есть фрилансеры – вот я фрилансер, работаю в разных газетах, колонки публикую, и таких людей становится все больше и в научной сфере тоже. Но в социальном плане это довольно неверная стезя.
В то же время сложно найти какой-то приработок и потому, что это связано со страховкой, это же должно быть официально оформлено – Финляндия страна очень серьезной законности. И это в какой-то степени тормозит развитие. В Японии, например, ты, будучи молодым человеком, очень просто можешь получить какую-то работы – и очень быстро можешь ее потерять. Там больше подвижности, мобильности.
В середине 2000-х, когда Финляндия перешла на евро, знакомые оттуда жаловались на резкое снижение благосостояния.
Был очень сильный рост цен тогда. Помнится, билет на автобус в Турку стоил 1,75 евро, но очень быстро цену округлили до двух. У нас монеты достоинством ниже 5 евроцентов вообще не применяются! Вот я побывала в Латвии, мне дали сдачу по 1-2 цента – у меня их примут, только если они в общей сумме будут 5 центов. А так нет. И сдачу в супермаркете тоже округляют: если цена 13,73 – с вас возьмут 13,75 евро. Но и в меньшую сторону округляют тоже, конечно.
Инфляция – существует. Но вот куриные яйца в Финляндии стали дешевле со вступлением в Евросоюз. (Смеется.) Остальное как-то растет.
У вас – лучшее в мире школьное образование.
Так считается.
Видя скепсис на вашем лице, позволю себе спросить: это не так?
Я очень довольна общим уровнем образования и многими моментами, у меня ведь двое детей. Но в то же время гуманитарной направленности, как во многих странах бывшего СССР – такого нет. Например, вчера я побывала в школьной библиотеке Пурвциемской гимназии. И знаете, школьная библиотека – такое понятие, которое для меня связано с 70-ми, с моим школьным детством в Ленинграде. Их не существует ни в Финляндии, ни, насколько мне известно, в петербургских школах.
В Финляндии нет школьных библиотек? И в Петербурге?..
В Финляндии нет также курса литературы, там не изучается литература в школе. Есть так называемый предмет Text Competens, умение разбираться в тексте. И в этом курсе преподаватель, если он относительно творческий человек, может применять какое-то чтение отдельных произведений. На уровне лицея есть спецкурс, разные жанры литературы – начатки литературоведения. Но не изучается литература в школах! Такого нет, чтобы была какая-то обязательная программа, учебный план. Историю финской литературы в школах не изучают, поверьте.
А чем объясняется отсутствие библиотек в современных питерских школах? Это же звучит как дикость: Россия – читающая страна.
На этот вопрос я не могу вам дать четкий ответ. Может быть, в каких-то отдельных и есть... В тамошние школы я не хожу, поэтому за всех утверждать не возьмусь, но о Финляндии могу сказать точно: у нас их нет. Они были когда-то. А в рижской школьной библиотеке мне понравилось, во-первых, само ее существование – и там даже не один библиотекарь, их несколько. Как гуманитарий, человек, выросший на литературе, я считаю, что, безусловно, нужно читать – и нужна литература в школе как отдельный предмет. И необходимо читать и давать списки книг на лето, потому что, конечно, молодые люди в Скандинавии очень мало читают. Почти не читают!
Как вы тогда оцениваете уровень их культурного развития? Это какая-то другая культура уже?
Это большая проблема. Да, это другая культура. Об этом пишут много на международном уровне, защищают диссертации о том, что поколение «уроженцев Интернета» по-другому воспринимает жизнь, у них фрагментарное мышление. Меня это, если честно, беспокоит. Не только мои дети, но и вообще дети очень мало читают. То есть в детстве читают, пока родители с ними занимаются – а потом перестают.
А как же тогда, простите, растет новое поколение ученых в стране?
А я вам могу сказать, что, хотя в Финляндии очень хорошая школьная система и система среднего образования – то что касается дальнейшего развития, звезды международного уровня из этой среды, академического плана – это большая редкость. Там не поддерживают отдельных одаренных людей. Короче говоря, это культура середняков. У нас очень сильно направление развития информационных технологий, но гуманитарное – нет. Мой сын учится на гуманитарном направлении в вузе, и все это выглядит не так, как в Латвии.
У нас самые престижные специальности – юридические, медицинские, туда очень трудно поступить. Очень популярна специальность логопеда – туда очень трудно поступить. Это перспективно – такие специалисты очень востребованы.
Зато в Финляндии хороши публичные библиотеки! Библиотеки как культурные центры, как место, где люди собираются. Вот в России, по сравнению с этим (не скажу за всю Россию, но в Петербурге точно) проблема с библиотеками большая. Это просто совсем другая культура! Например, в Финляндии очень много компьютеров в библиотеке, доступных общественности. Там читальные залы, газеты – люди приходят читать, те, кто не может себе позволить выписывать прессу. Библиотеки также устраивают массовые мероприятия и вообще, как правило, это прекрасные места.
Вы много лет жили за границей, бывая и в России. Насколько далеко, на ваш взгляд, за эти годы шагнули Латвия и Россия в своем развитии? Я имею в виду состояние общества, отношения между людьми. Мы в человеческом смысле сильно изменились? Мы что-то потеряли – или, наоборот, больше приобрели?
Не знаю, мне кажется, мы все сейчас живем в очень глобальном контексте... Я очень хорошо помню еще доинтернетовскую эпоху. Вот это на нас, конечно, очень сильно повлияло – многие сейчас ощущают свою принадлежность к глобальному миру – о чем я много пишу и в своих произведениях, это одна из основных тем – то чувство глобальности и то, как человек функционирует в этом. Некоторая потерянность существует, но в то же время мы многое обретаем – те, кто хочет. Это своего рода новый интернационализм.
Но в то же время локальная жизнь – у меня есть даже такой рассказ, Livita Lokata, то есть жизнь здесь и сейчас, – все-таки человек, наверное, создан для жизни в своем небольшом пространстве. Так что тут есть противоречие, и из-за этого возникают, порой лихорадочные, поиски какой-то новой идентичности. И национализм, и какие-то эксцессы со стороны неоконсерваторов, «неопатриотов». Религиозные искания, с одной стороны – а с другой, человеком могут разнообразно манипулировать заинтересованные политические силы.
Есть и еще один момент. Мир стал меньше и доступнее. Мы теперь можем больше путешествовать, но с другой стороны – у нас возникли и новые угрозы и новые вызовы, которых мы, к сожалению, не могли себе даже представить всего десять лет назад. Насколько это повышает уровень невротизма в обществе?
У меня, к сожалению, очень сильно повышает! Я живу в городе, где произошел первый в Финляндии теракт. Это было у нас в Турку, совсем недавно. Теперь просто есть конкретные места в центре, площадь, прилегающие улицы, там, где были цветы и свечи... Это места, где мы часто бываем! Одно из них – напротив парикмахерской, в которую я хожу 17 лет.
Конечно, это влияет. Теперь эти места связаны с трагедией, запятнаны кровью. Слава богу, мы ничего не видели, при этом не присутствовали. Но есть те, кто там оказался и был травмирован в очень сильной степени. И потом, это, конечно, травма для города – и также для нации. С этим теперь нужно как-то жить.
