«Я смог стать артистом так, как я себе это представляю: сделать так и этак, и сплясать, и спеть. Сыграть. Зрителю, уже привыкшему к моей эстрадной маске, пришлось соглашаться и с тем, что я делаю в театре и на телевидении», — поделился Шифрин. Но перевоспитывать зрителя, приучать к своему новому имиджу артисту не пришлось.
В последнее время он очень много читает: стремится восполнить пробелы в образовании:
«Занимаюсь тем, что знакомлюсь с миром заново. Мне кажется, что я никогда не учился в школе. Мне кажется, я очень мало знаю о том, как устроено мироздание. И вот это меня очень интересует — читаю много образовательной и научно-популярной литературы. Читаю книги о тех, кто сделал свою жизнь успешной — это великие люди прошлого: мемуарная литература, записки, дневники...
Я же гуманитарий – такой чистый, прямо... уфф! Такой pure, беспримесный. Несмотря на то, что все мои дядья и папа очень любили точные науки (дядья вообще были преподавателями физики и математики – один и в Булдури преподавал, и в Каугурской школе), я вот такой – белая ворона».
С возрастом, однако, Шифрин, по его собственному признанию, осознал, что вместе с точными науками «не усвоил какие-то важные знания о мире». И еще – стал более замкнутым: говорит, ощущает, что перед журналистами ему «словно больше нечего рассказывать о себе».
«Когда-то мне казалось, что это [ многочисленные интервью] составляет часть моего важного представления о себе, что, если я не представлюсь, не скажу, чего я хочу — то они никогда об этом и не узнают.
А потом, с годами, я понял, что счет надо предъявлять работами. Сделал — показал! Что об этом рассуждать? Но, поскольку общение с журналистами вменено в моей профессии — я, конечно, душка: при встрече с журналистом делаю вид, что рад. Не думаю, что публичный человек — это некая обязательность ежедневного отчета перед чужими людьми о том, как и что устроено в моей жизни...»
Мнение о том, что современная культура становится низкопробной, Шифрин комментирует так:
«Мне кажется, что пошлость возникает только тогда, когда это [творчество] примитивно, банально, скучно. Когда это отмечено печатью плохого вкуса и сделано по-актерски неважно. Но если вот об этом (об этом, понимаете? — не произнесу вслух, во мне сидит советское воспитание ) говорить ярко, остро, если об этом говорить смешно, если за этим следует карнавальный какой-то фон яркости, веселья безудержного — ну почему нет? Ну вот прямо — «там нельзя»? А где — можно? А античная культура? А Апулей, а Рабле — их куда девать? Нет тут запретных тем».
Запретными являются темы, которые унижают человека, считает артист: инвалидность, сексуальный выбор (ориентация), национальность, цвет кожи:
«Вот когда об этом говорят пошло и грубо, тут, как говорится — тьфу! Вон из профессии».
Напоследок Шифрин сделал еще одно признание. Он всю жизнь много и плодотворно работал, выходя на сцену почти ежедневно (ремарка: «Не люблю выходные!»). А теперь пришло понимание, что многого уже и не успеть:
«Но, знаете, я как жена Лота — мне нельзя оглядываться назад. Страшно станет», — шутит он.
