Иева Круминя и ее гобелены с добавленной стоимостью

Обратите внимание: материал опубликован 7 лет назад

«Наш мусор, и ментальный, и физический — единственное наследство, которое мы действительно оставим будущим поколениям», — заметила в интервью Rus.lsm.lv автор гобеленов Иева Круминя. Она пользуется необычным материалом — отходами из пластика, и ее работы сейчас можно увидеть в галерее Apsīda (Старая Рига, улица Скарню, 10/20) на выставке «Поле желаний».

— Вы профессор Латвийской академии художеств, руководите кафедрой текстиля. А я смотрю на ваши работы и не вижу текстиля: там нет ни одной нити.

— Современный текстиль — уже не только гобелены, это искусство, использующее любое волокно. Из полиэтилена ведь тоже делают нити. Но я не думаю о дефинициях. Все зависит от того, кем художник себя считает, а идентифицировать себя только исходя из материала... У меня был образ, который  я не могла преподнести как-то по-другому: я не могла это, например, выткать. Нет, могла бы, но на создание гобелена потребовались бы годы. В итоге работа была бы гораздо больше по размеру и вообще — другой.

ПЕРСОНА

Иева Круминя родилась в 1964 году, окончила магистратуру Латвийской академии художеств и с 2012 года является руководителем кафедры текстиля академии. Член Союза художников Латвии и Ассоциации художников по текстилю. Награждена многими дипломами и призами, в том числе — в 2003, 2004 и 2005 годах занимала 1-2-е места в Латвийском конкурсе искусства книги, в 2009-м получила первую премию в VI Международном биеннале миниатюрного текстиля, в 2011-м — диплом 1-й степени в номинации «Гобелен» IV Международного фестиваля искусств «Живые традиции» в Москве. Ее работы хранятся в собраниях Латвийского художественного фонда, Музея декоративного искусства и дизайна, Музея истории Риги и мореходства, Юрмальского художественого музея, Rīgas Komercbanka и в частных коллекциях во многих странах, среди которых — Австрия, Бельгия, Великобритания, Германия, Нидерланды, Норвегия, США, Тайвань, Финляндия и другие.

— На выставке — гобелены «нетерпеливые», нетканые.

— Для них я использую полиэтилен, мешочки для мусора. Я их покупаю, так что никакая «зеленая» идея в этом не прослеживается; у меня целый ящик с этими пакетами разных цветов. Ими можно пользоваться так же, как краской в тюбиках. Еще я покупаю воду, а после разрезаю бутылки. На выставке есть детский костюмчик — я использовала при его создании только те материалы, которые у меня остаются в быту, сделала из творожных упаковок, из всего, что сознательный гражданин выбрасывает в контейнер. И «пэты» (пластиковая PET-тара — Rus.lsm.lv), и все пошло в дело, даже обертки от конфет, потому что теперь даже конфет в бумажках нет. Купила в секонд-хенде комбинезончик для младенца и обшила всем этим, как броней. Идея такая: когда рождается ребенок, каждый член семьи думает: он будет наследником моего бизнеса и пойдет дальше меня.

— Станет балериной...

— ...врачом, юристом. Мы наваливаем на его плечики груз своих незавершенных трудов: «Неси и терпи». А на самом деле этот младенец получает наш мусор — и ментальный, и физический. Это единственное наследство, которое мы действительно оставим будущим поколениям.

 

— А вы говорите — экологическая идея не прослеживается...

Иева выстраивает из полиэтиленовых пленок изображения — многозначные, сложносоставные, выполненные с ювелирной безошибочностью и нежным вниманием к мелочам. Из пластмассы — а богаче любого кольца, потому что не просто красивые, но со смыслом.

— Мне очень нравится, что пластмассу можно расплавить, нравится, как она выглядит: ее можно превратить во что-то совсем другое.

Меня интересует материал, который кажется чем-то неинтересным, в художественом смысле — абсолютно бесполезным, к которому можно подсоединить дополнительную ценность, вернуть ее.

Но главное — что я хочу этим сказать. Нужно создать образ, а образ должен нести в себе какую-то идею, в нем должно быть заложено какое-то послание. Иначе будет просто ремесло — только умение использовать материал. В ремесле нет ничего плохого — я ценю всех ремесленников, но это уже другая полянка, другая отрасль.

— Как появлялась ваша полянка?

— У меня оказалось много красок для батика — для контурных линий. Я стала размышлять, что со всем этим делать, определила, что они очень теплостойкие, и придумала, что с помощью этих контуров можно создавать что-то вроде кружевной структуры, но мне нужно наложить ее на какой-то материал, который такую температуру не выдерживает. Пришла мысль о полиэтиленовых пакетах — сделать рисунок на полиэтилене, а потом прогладить, например, через фольгу.

Пластик плавится и пропадает, а линия остается.

Но это только техника. Ну ладно, может быть, я ее открыла, а может быть, кто-то другой в мире работает в этом же направлении.

— Есть ли у вас студенты, которые тоже занимаются мешочками?

— Нет. Это мое открытие — конечно, мне совсем не жаль им делиться. И все же для того, чтобы поместить пленку под утюг, совсем не нужно быть художником — это может сделать любой ежик в лесу. Важно другое — для чего ты эту пленку используешь. Мне совершенно все равно, в каком материале студенты воплощают свои идеи.

— В одной вашей работе — «Древо мира» — я увидела травинки, а под землей их корни питаются комом чернозема, собранным из крошечных человеческих фигур. Получается, что человечество и все, что оно производит, — лишь «корм» для природы, что она нас всех переживет. Меня порадовал ваш оптимизм: природа вечна.

— Это не ком земли, это картофелина с корешками. Мы все очень практичны и в то же время обладаем идеалами и надеждами, что вдруг произойдет чудо — как в народной сказке. Так что вместо такого корня человек способен вообразить древо жизни или что-то, совсем не связанное с едой. Возиться в земле — это ведь еще и ритуал, приобщение к тому, как все растет, развивается, как в природе все удивительно выглядит и как близко к чуду. У меня есть гобелен — там картофель прорастает национальными орнаментами: он теперь хранится в Музее декоративного искусства. А была реальная картошка из погреба — ее выложили весной на веранде, я зашла туда рано утром и увидела корни — почти прозрачные, с волосками. Было ощущение, что они почти двигаются. В принципе — живые существа, только не говорят. А может быть, говорят, я их просто не понимаю. Я смотрела на эти корешки и пыталась придумать, что из них может появиться.

— В «Древе мира» человечество — внутри картофелины, оно заключено в оболочку, а мир растений не имеет границ — он бесконечен.

— Человечки в моих работах очень маленькие — это еще и отражение того, как я сама себя чувствую на природе. Мне нравится лежать в траве и фотографировать мир «с точки зрения муравья». Если залезть головой в траву, даже одуванчик будет — как дерево. И ты станешь насекомым, у которого тоже есть территория — два квадратных сантиметра, и он наводит там порядок, он там хозяин. У него тоже своя правда, своя государственность, свой образ жизни, свой взгляд на вещи.

Мухи видят мир не так, как бабочки, и кому принадлежит монополия на правду?

Рядом с ними, в лесу, в поле я не чувствую себя хозяйкой — ни в коем случае и никогда.

 — С помощью вторсырья вы говорите о связи человека с природой, о том, что мы у нее в долгу... То, что должно было быть выброшено, ведет с каждым из нас диалог о вечных ценностях.

— У меня нет на этот счет ни малейших амбиций. Работы у меня достаточно эстетичные — на них можно просто так смотреть и не думать ни о чем — просто наслаждаться. Я играю сама, играю этими идеями, мне самой это все очень нравится, и если это радует кого-то другого — чудесно, цель достигнута. Иногда про себя думаю, что

я такой лесной зверек. Езжу по миру, хожу по музем, читаю книги — и у меня, как у хомяка, щеки забиты всякой всячиной.

Мне со студентами делиться нужно. В конце концов, моя основная работа — все-таки в Академии художеств. А искусство в определенном смысле — уже хобби: это для вечеров, ночей и отпусков.

— Как можно совмещать гобелены и работу с пленкой? Они же очень разные.

— Я еще и фарфор иногда расписываю... А что касается этих человечков — они у меня отпечатаны шелкографическим способом, каждый вырезан из пленки и проглажен. Там вообще ужасно много работы. Я думаю, если бы кто-то нормальный увидел, чем я занимаюсь... У меня дома есть папки, где между листами хранятся эти человечки: как мурашки. В моем возрасте я занимаюсь этим... Ну играю!

— «Игра в мурашки» — на тему о смысле нашего существования, об устройстве всего живого.

— А вот в этой работе — мой дом, в котором я жила первые 18 лет: его снесли.

Когда мы переехали, бабушка все время говорила, что должна идти домой. Мама тоже перед смертью говорила, что пойдет домой. Может быть, она имела в виду именно это место, где она была молодая, красивая, работала, папа был жив и я была маленькая.

И я сделала отблеск реального дома, его повтор в небе — перевернутый  каркас. Это как «Летучий голландец». У меня была идея о гобелене: почти фотографическая картина с многоэтажками, а в воздухе парит много таких «голландцев». Так что другим названием этой выставки могло бы быть такое: «Мои несотканные гобелены». Вот этот занавес тоже был идеей для гобелена. Я очень хотела его выткать — такой красивый, золотой, но сделала маленький. Бог принял.

— Вы свои изображения прессом выдавливаете, ножницами вырезаете?

— Паяльником. Сначала рисую на бумаге, потом печатаю на пленке в технике шелкографии, просто вместо бумаги использую пленку. Но пленка — очень прозрачная и тонкая, иногда она сгорает, пропадает совсем, и потому я должна подложить под нее еще один или два слоя. Слои тоже могут варьироваться по цветам — например, если под красный подложишь синий, получится фиолетовый. Ножницами я не могу несколько слоев вырезать — материал электризуется, и фигурки прилипают ко всему. Когда я начала этим заниматься — восемь-девять, может быть, даже все десять лет назад, — нужно было придумать, как их скрепить. И я открыла такой уникальный инструмент, как паяльник, стала вырезать и заодно скреплять все слои вместе. Роспись тоже возможна — отпечатала и с левой стороны краску добавила.

— А как пленка берет краску — легко?

— Нормально. Есть, конечно, некоторые краски, которые опадают — и так было. К тому же, когда я все через фольгу все проглаживаю, бывает очень большой процент брака, иногда фигурки  уменьшаются, иногда вообще исчезают, иногда становятся кривыми.

—  С ума сойти!

— Да, вот именно.

— Ваши ажурные работы отстоят от стены и отбрасывают тени, которые тоже играют свою роль. Когда золотые травинки растут на фоне темных силуэтов — это о светлом и темном, о высоком и низком, это негатив и позитив одновременно. А вот здесь уже сочетание красного с черным.

— Это не черное, это тень.

— Но тень создает гамму, а значит — настроение.

— Любая прозрачная структура оставляет тень и дает иллюзию трехмерности. Возникает объем, к тому же работа кажется более живой.

— А если бы все было прилеплено к стене...

— ...было бы легче фотографировать. А так приходится мучиться, искать ракурс. 

Смеемся, рассматриваем «несостоявшиеся гобелены» Иевы Крумини — маленькие, легкие, нежные, золотые. Вижу лица героев в густой сети морщин, слышу объяснение: «Если сделать только круг, чтобы лицо было как у младенца, на чем тогда будут держаться глаза? У всего есть свое практическое объяснение». Нахожу фрагмент брони на «Охранной рубашке латыша», сделанной на манер турецких талисманных одеяний, а Иева комментирует: «Да, но только броня эта — из пластмассы. А кроме брони и лошадь там есть, и дом»...

— Не мешает мысль, что пластик — недолговечный материал?

— Я думаю, что он очень долговечный. Если нам говорят, что весь наш мусор будет жить на полигоне сто лет — и в мороз, и под дождем, то в доме или в музее он будет храниться вечно.

— Получается, что вы нашли почти бессмертный вариант гобелена.

— Почему я должна посылать какие-то свои жалкие идеи в вечность? Самой стыдно будет через какое-то время. Не надо осложнять жизнь потомкам.

И мы вновь смотрим на комбинезончик в золотой пластмассовой чешуе.

Заметили ошибку? Сообщите нам о ней!

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Сообщить об ошибке.

По теме

Еще видео

Еще

Самое важное