Дмитрий Петренко и концерт, которого не было — но который обязательно будет

Поставленные им на сцене Камерного зала Театра Дайлес «Все ее книги» выдвинуты как лучший спектакль малой формы. Сам Дмитрий, отмеченный также за своего «Гадкого утенка» в Латвийском театре кукол, претендует (наряду с Кириллом Серебренниковым, Владиславом Наставшевым, Элмаром Сеньковым) на титул лучшего режиссера. Кроме того, Дайниса Грубе, сыгравшего в «Книгах», могут назвать лучшим актером года.

В Камерном зале ТД у Петренко были также весьма  удачные «Товарищ Зариня» (Biedre Zariņa) и  «Чухонские штучки» (Čuhņas jociņi). В новом сезоне он делает еще две работы. Пять постановок в знаменитом театре за три с небольшим года– неплохое начало!

— Успешная карьера на радио, телевидении — и вдруг театральная режиссура. Дмитрий, что за кульбит? Почему?

— Однажды я вдруг понял, что мне надоело заниматься политической журналистикой, что все идет по кругу. И тогда

я своему начальству в шутку предложил, мол, а давайте я теперь буду делать сюжеты про театр!  Редактор в шутку ответил — ну, давай. Однако, я действительно стал такие сюжеты время от времени готовить и понял, что это гораздо сложнее, чем политическая журналистика.

Стал читать книги про театр. Как раз вышла объемная биография в переводе на русский «Жизнь Антона Чехова», которую написал Дональд Рейфилд, самый известный британский специалист по Чехову. Я этой книгой прямо-таки заболел. Потом прочел «Разговоры с Марой Кимеле» — и понял, что это то, что бы мне хотелось попробовать. 

В нашей Академии культуры мастером курса у меня был Михаил Владимирович Груздов, который вначале немного скептически ко мне относился — все-таки мне было уже под 30.

— Но для режиссуры-то это в самый раз…

— Да, и слава богу, что мысль о режиссуре не пришла мне в восемнадцать лет! И когда Груздов увидел, что меня это действительно интересует, он стал мне очень помогать. И Мара Кимеле с нами много занималась, и Айна Матиса — педагог по речи и педагог по жизни. Они до сих пор приходят на наши спектакли, комментируют.

— До академии вы уже были настоящим театралом?

— Если честно, до определенного момента даже не был в латышском театре и не очень интересовался театром вообще. Время от времени ходил в Русскую драму, ходил на гастрольные постановки.

А первым спектаклем, который посмотрел в латышском театре, кажется, стал «Вей, ветерок» Галины Полищук по Райнису, в Национальном. Спектакль меня просто убил: оказывается, бывает и такой театр! И еще был «Калигула» в постановке Дж. Дж. Джилинджера. Так что мое открытие пришлось как раз на момент, когда этот постмодернизм был чем-то новым. Заинтересовало.

— Вашей первой постановкой стал?..

— Полнометражный спектакль по поэме Маяковского «Облако в штанах» в независимом Dirty Deal Teatro. Там же был мой дипломный «Тонио Крегер» по новелле Томаса Манна, который года на два вошел в репертуар. С Театром Дайлес просто повезло. У Джилинджера, его нынешнего художественного руководителя, я когда-то брал интервью,  а теперь предложил ему идею спектакля о Латвии. Нечто наподобие фильма Беккера «Гудбай, Ленин!», — только перенести на латвийские реалии. У них как раз что-то отменилось и на август-сентябрь сцена оказалась свободной.

Мы пришли, начали работать над спектаклем  «Товарищ Зариня».  Вместе с молодым драматургом Расой Бугавичюте  написали пьесу по мотивам немецких фильмов, а в процессе репетиций еще много чего добавили.

Это был для меня первый  серьезный опыт совместной работы с драматургом и актерами. С тех пор продолжается и сотрудничество с Художественным. 

— Судя по постановкам, журналистский драйв вы не утратили?

— Да, когда выбираю пьесу, мне очень важно, чтобы там был и какой-то нерв сегодняшнего дня. Когда ставил «Все ее книги» по мотивам  романа Бернхарда Шлинка «Чтец», важно было понять, почему тема Холокоста актуальна сегодня. В принципе вопросы истории меня всегда очень интересовали. Вот сейчас

буду ставить в Художественном знаменитую пьесу Пауля Барца «Возможная встреча», о вымышленной встрече в Лейпциге  62-летних гениальных композиторов, Баха и Генделя. Пьеса замечательная, но почему она должна звучать сегодня, через 330 лет после рождения на свет ее реальных героев, — для меня это был большой вопрос.

— У «Возможной встречи» богатейшая история постановок, тут и телеспектакли, и фильмы, и театральные версии…

— Я к этой пьесе пришел совершенно другим путем. Знал, что Миндаугас Карбаускас поставил в московском Театре имени Маяковского спектакль «Кант» по пьесе Марюса Ивашкявичюса. Как-то встретил Марюса в Риге и попросил прислать текст. А там было много ссылок на «Возможную встречу». Нашел и ее, очень-очень понравилось. На youtube два-три фрагмента посмотрел, чтобы понять, как российские постановщики это решали, но все не смотрел специально  — люблю придумывать сам.

—Так почему же эта пьеса должна звучать сегодня?   

—Там есть очень важная тема — свободы художника. На одну чашу весов ставится популярность и материальное благополучие, а на другую — художественная свобода и риск все потерять в один момент. И еще тема старения человека — что остается после тебя… К тому же пьеса остро написана. Как комедия, но очень грустная комедия. Получилось так, что актеры попросили ее почитать, и Олга Дреге потом сказала мне, что это замечательный материал.

— Олга Дреге?!

— Да,

Баха будет играть Ливия Пупуре, а Генделя — Олга Дреге. Мне показалось, что эту пьесу надо решать… потеатральнее.

Однажды сидел в кафе и наблюдал  диалог Олги и Ливии — и понял, что это можно подать именно так. И у нас будет еще и их личная история, как актрис. Я имею в виду не в тексте, а именно в игре, в подаче, подтексте. И  будем наряжать их  в стиле барокко. Там все эти парики, вся эта роскошность, эта красота, ушедшая давно.

Есть в пьесе и третий персонаж, помощник Генделя. Чтобы музыка Баха и Генделя звучала «вживую» достойно, я искал исполнителя этой роли по музыкальным школам. Нашли мальчика, который выступал в финале конкурса Инесе Галанте и играл классику на большом ксилофоне, который называется маримба. И  сейчас он у себя в Лимбажи разучивает на этом странном, магическом инструменте подобранные нами опусы. Премьера в феврале.

— Но у  вас это не единственная премьера в нынешнем сезоне?

— Вместе с ведущим актером Артуром Скрастиньшем и известным пианистом, аранжировщиком и композитором Карлисом Лацисом начали работать над пьесой по текстам и музыке Вертинского. Будут звучать песни на русском языке, романсы. И его истории о том, как он провел 25 лет жизни в эмиграции, в надежде дать свой главный концерт — на родине. Название

«Концерт, которого не было. Жизнь Александра Вертинского в романсах». Но я называю это не концертом, а спектаклем, мы все продумываем так, чтобы получилась очень конкретная история со своей драматургией.

Премьера уже 16 декабря. Мы нашли замечательный пол, черный, почти зеркальный. Хочется пустого пространства, где все внимание — только на музыку и на энергию актера. Ну и, естественно, — на великолепный текст.  

— А в Национальном театре вы пока не ставили, но играли?

— И играю до сих пор в спектакле Наставшева по «Старухе» Хармса. Режиссерской работы мне пока хватает в Театре Дайлес. В начале следующего сезона у меня здесь впервые в жизни постановка на Большой сцене. А это очень большая сцена, и мы уже готовимся. Спектакль будет по «Тому Сойеру».

— Детский?

— Мне очень нравится ставить как детский — и в то же время не детский. Лучший из комментариев к моему «Гадкому утенку» в кукольном театре был такой: «Можно идти и без детей». Мы искали такие решения, чтобы в каждой сцене была какая-то неожиданность, чтобы все время удерживать внимание. Взрослые почему-то  считают, что получилось слишком сложно для малышей. Но

дети как раз более восприимчивы к абстрактным вещам. И если мы выносим коробку, которая напоминает собаку, и  актеры играют правильно, то  маленькие зрители видят именно собаку и им страшно. А взрослые недоумевают: чего это они коробку вынесли?..

Наверное, так же буду ставить и «Сойера» — и дети поймут, больше, чем взрослые.