Если о Пушкине Андрей Синявский написал: «Он влетел в русскую литературу на тонких эротических ножках», то об Анне можно сказать иначе: «Она элегантно и аккуратно, немного строгой поступью вошла в мир латвийского искусства и уверенно заняла свое место». И в жизни, и творчестве Анна, можно сказать, практически эталон сдержанной, но живой красоты. В чем секрет?
— Анна, интересно, чувство любви к красоте — это понятие выработанное или приобретенное?
— Думаю, глубоко врожденное. В принципе, человек, что называется, существо обучаемое и, соответственно, вырабатывать можно много чего. Но врожденные качества более естественны.
— Как вы относитесь к гламуру?
— Какой гламур? Не знаю никакого гламура. На самом деле для меня это вещь двоякая. Это, скорее, не мое, потому что в присутствии гламура мне становится несколько холодно и одиноко. Я люблю шероховатости в жизни и непосредственные ощущения, а гламур настолько отчужденный от всего этого. Я люблю чистые формы, но люблю их ощущать в иной стороне от гламура. Гламур — это не про меня.
— Если любовь к красоте от рождения, то интересно узнать, кто ваши родители?
— Замечательные советские инженеры. Папа пошел линии машиностроения, а мама химик. Но я считаю, что мама моя в душе балерина. В юности она занималась спортивной гимнастикой. Сохранилось несколько фотографий, пара штук буквально. Сами понимаете, в пятидесятые годы немного фотографировали, не то, что сейчас, когда после любого более-менее значимого события сразу же появляются десятки, если не сотни снимков. А эти старые фотографии прекрасно показывают маму в ее спортивном воплощении. На самом деле те ее движения очень хореографичны. Не случайно я некогда сделала украшения с вкраплением тех старых фотоснимков. Долгое время носила одну подвеску и все меня спрашивали: «А кто эта балерина?» А это моя мама, химик. Моя мама большой любитель прекрасного, а папа более технический человек.
— А бабушка-дедушка?
— К балету и опере никто точно не имел отношения. Но знаю наверняка, что прадедушка был иконописец. И мне кажется, я чувствую его присутствие в своей жизни. Он работал в своей деревне в Костромской области, а также в Петербурге — они ездили туда периодически артелями, чтобы расписывать храмы. Одна икона у нас даже сохранилась.
— Вы учились в «нормальной» школе?
— Нет, в «ненормальной», физико-математической. Благопристойным детям советских инженеров в советское время туда был прямой путь. Но, видимо, и там я была немного странной такой девушкой в глазах однокашников. То, что балета в школе не доставало — от этого я очень страдала. Занятие банальной физкультурой я бы променяла на хореографию с большим удовольствием. Вообще, если честно, физкультура для меня была всегда мучением. Что там прыгание в длину — это мелочи, но метание гранаты меня буквально убивало морально. Мы же все тогда готовились на всякий случай к войне. У меня все время физкультура была еле-еле на троечку, хотя в целом была отличницей.
— Вы, я так понимаю, мечтали заниматься балетом?
— Совершенно никогда не хотела заниматься балетом, но некоторая духовная тяга к этому искусству была. И только сейчас, в свои, скажем так, уже немалые годы, случайным образом попала на занятия танцем для «начинающих в возрасте», для непрофессионалов. Для меня это теперь как бы хобби. Я всем дамам рекомендую этим заниматься, потому что подобные занятия танцами облагораживают и душу, и тело одновременно. Под прекрасную музыку заниматься своей самоструктуризацией — это замечательно. Уж не говоря о том, что освобождаешься от стрессов. Наверное, к таким классическим вещам нужна некая склонность. Как бы там ни было, после этих занятий чувствуешь, что жизнь действительно прекрасна и она протекает не зря. Самое интересное, что во время занятий я с другими дамами практически не общаюсь, мы же все время в деле, но ощущение некоей коллективной радости при этом присутствует.
Но я же еще и музыкой занималась, закончила музыкальную школу при Доме офицеров, там сейчас Дом общества латышей. Училась игре на фортепиано у Нелли Васильевны Демис.
— Ваша любимая музыка тогда и сейчас?
— Любимая музыка в разное время была разной. В детстве очень любила группу АББА, кстати. И, разумеется, Аллу Пугачеву. За что люблю Аллу Борисовну? Да хотя бы за одну песню «Куда уходит детство?» Я ее исполняла на всех детских праздниках. И уже тогда как-то грустила об этом ускользающем от меня прекрасном времени детства... В юности, по мере обучения музыке, я стала открывать для себя классическую музыку. Помню, мама подарила мне первую классическую виниловую пластинку — это был Первый концерт Петра Ильича Чайковского для фортепиано с оркестром. Периодически ставила эту пластинку себе по утрам. Потом мне очень понравился Никколо Пагинини — причем, не самые известные его произведения, а менее известные: у него же очень много лирических произведений, оказывается. А сейчас все ближе к Шопену, к Баху, к вечности (смеётся).
Честно признаюсь, я человек достаточно меланхолический по природе своей. Я отдаю дань своим близким, маме, которая привила мне чувство к прекрасному. Но по большей части я прислушиваюсь к своей стихии и чувствую, что мне дано. И в результате живу по принципу некоей «жизненной стройности». И относительно своих эстетических пристрастий мне кажется, что я просто читаю какую-то свою внутреннюю книгу.
— Пока мы беседовали, вам уже принесли цветы. Ваши любимые цветы?
— Собственно, как ни странно покажется, розы. Но есть особый вид роз, который мне наиболее близок. Бутоны таких цветов более округлые, почти как у пионов и приближены, если можно так сказать, к эпохе барокко. Цвет мне нравится бледно-розовый.
— Вы скрываете свой возраст?
— Нисколько. Сколько мне лет, можно запросто выяснить в интернете. Но коли так хочется, то могу сказать — мне 42 года.
— Мне вспоминается история, как несколько лет назад приезжала в Ригу Сезария Эвора и во время интервью она спросила у журналистки, у которой было только обручальное кольцо: «А что на тебе так мало золота? Муж не любит?» Как вы относитесь к женщинам, которые вообще не носят украшения?
— Спокойно отношусь, поскольку мир многообразен. Кому-то необходимо много украшений, а у кого-то такое ощущение себя, что украшения кажутся лишними. Тут, возможно, дело в разности внутренних кодов. В случае с Сезарией это еще и разность культур — южные люди любят на себе видеть больше яркого. Мы, северные люди, в этом смысле действительно более сдержанные. Вот у меня белые, прозрачные серьги из серебра и горного хрусталя, которые ношу уже много лет и мало на что их меняю, хотя возможностей много. Тоже своего рода, пример северной аскетичности. Но могу сказать, что когда вижу даму совсем без украшений, то внутренне про себя все же думаю, что бы ей пошло, какое украшение можно попробовать ей примерить. Но никогда не настаиваю на этом, потому что у человека есть право оставить свой образ таким совершенно «чистым, без примесей».
Переизбыток украшений — тоже особая тема. Этим надо заниматься с каким-то особым умом или имея некую идею.
— Как вы думаете, на рынок идти с украшениями — это нормально?
— Вообще-то в нашей жизни, в наше пост-модернистское время если что-то очень хочется, то все можно. Сейчас все смешалось. Мы идем на рынок, совмещая этот поход с другими мероприятиями. Сперва на рынок, потом туда, еще куда-то. Поэтому вряд ли кто-то специально одевается для рынка. Но, думаю, нам, северным людям, с внешне аскетичными украшениями на рынок можно идти запросто.
— Как вы пришли к профессии дизайнера по украшениям?
— Шла к этому долго и не просто. Перед этим у меня был физико-математический факультет Латвийского университета. Хорошо помню, что как раз тогда, в университетской столовой увидела девушку, у которой были совершенно необычные серьги. В начале 1990-х еще было мало необычных серег, время было пост-советское, привыкли к одинаковости. Я увидела те серьги и подумала: «Господи, хочу такие себе! Надо себе такие сделать!» При этом совсем не подразумевала, а как, собственно, такое украшение себе сделать?
Самое первое, что я себе сделала, это было простое, самое примитивное колечко из серебра. У меня был однокурсник Гирт, который мне помог его создать. Мы его делали часа три или четыре. Когда завершили создание моего первого творения, Гирт пошутил: «Вот видишь, как долго мы его делали... Но потом дело пойдет гораздо быстрее!» Оказалось, что это и не шутка вовсе. А то колечко потерялось во время первой фотосессии в 1996-м году. Я не жалею о пропаже, потому что всегда кажется, что вещь и не пропала даже, а просто затерялась и вот-вот найдется. С другой стороны, если вещь ушла, значит — ушла. На ее место обязательно придет что-то другое. Но о тех прежних я всегда помню и до сих пор их люблю.
— Трудно представить вас на кухне. Интересно, а вы сами готовите себе дома?
— Чтобы не умереть с голоду, приходится. Не могу сказать, что кухня мое любимое место. Хотя многие считают, что кухня — главное место в квартире. Моя кухня обделена моим вниманием. Но вечером часто готовлю себе итальянскую пасту — быстро и вкусно. Причем пасту не выписываю из Италии, а покупаю в ближайшем магазине — ничего экстраординарного. Салат из роколло и помидоров — тоже быстро и вкусно. Единственно мое коронное блюдо — это «чеховский пирог с вишней». Пеку пару раз в год с большим удовольствием. Будучи в Ялте в музее Чехова, я там приобрела листочек из серии «Рецепты семьи Чехова», и там было целых два пирога, но с яблоками. Я эти рецепты творчески переработала и делаю с вишнями. «По мотивам». Есть какая-то связь с «Вишневым садом», разумеется. А на остальное просто времени жалко. Так что смело иду в ресторан, в итальянский. Куда бы я не приезжала, я всегда иду в ресторан итальянской кухни и знаю, что буду довольна!
Продлится выстака Анны Фаныгиной до 6 декабря.
